Стихи и не только - обо всём

[Виктор Жук]

Старые участники клуба "Гимнос" знают о том, что, кроме н-клуба, мне в середине 90-х гг. посчастливилось стать соучредителем литературного объединения в Новосибирске. Оно существует и поныне, называется "Студия доброго слова" (СДС). С 2001 г. я прекратил всякое участие в делах Студии, но до сих пор получаю приглашения прийти в гости. У кого есть желание познакомиться - собираются в клубе Станиславского (КИС) два раза в месяц, вроде по четвергам (если ничего не изменилось). За время деятельности СДС издала множество сборников стихов и малой прозы как своих авторов, так и наших иногородних друзей. Издавали мы и литературные мини-газеты. Сотрудничали и обменивались произведениями с себе подобными по всей России. С тех пор у меня дома остался немалый архив таких изданий Студии, в том числе периодических. С удовольствием предложу вашему вниманию стихи из этого архива. Скажу сразу - моих там нет, не хватает на это таланта. Но, поскольку самиздатом занимался и я лично, и публикацию стихов и малой прозы доверяли мне, то, считаю, что имею на это право. Присылайте и вы сюда свои авторские произведения (и своих друзей) - стихи и прозу небольшого объёма.

[Викторыч]

Мы уходим один за другим,
искрометная юность забыта,
неопасными стали враги,
когда сверху могильные плиты.

В удивленье вращая зрачки
Бог играет в небесные салки,
в проигравших опять дурачки,
распознавшие смерть у гадалки.

Так греби, отгоняя волну,
как пытаются храбрые люди,
Бог нас ловит в воде на блесну,
Мы сквозь зубы хрипим: все там будем.

Нас повалит инфаркт, или рак –
чаще дохнем мы в атонаездах,
будь ты умный, иль круглый дурак –
не спастись от ножа у подъезда.

Мы уйдем, не пройдя пятьдесят
теплых дней до скончания лета,
жаль, что жизнь не прокрутишь назад
даже в строчках последних поэта…

[Викторыч]

Не петух по утру кукарекал,
не кукушка считала года –
как легко потерять человека,
просто так потерять навсегда.

Никакие далекие страны,
где какой-то мистический рай,
не затянут сердечные раны
от укола дурного пера.

Пронеся через годы гордыню,
от друзей не оставив следа,
позабыть, что уже молодыми
мы не будем с тобой никогда.

Пусть слова вылетают, как ветер –
о потерянном горько тужить,
значит быть одиноким на свете
присудила жестокая жизнь.

[Elperegrino]

..печально...

[Викторыч]

Здесь чистота, нет запаха дерьма –
поскольку запрещают телевизор,
к товарищам, лишившимся ума
спешат врачи на неотложный вызов,
фальцетом распищавшийся звонок
разбудит задремавших санитаров –
возможно между коек бродит бог,
не разделяя молодых и старых –
любого пациента он простит
за оптимизм, за смех, за веру в чудо –
он знает, как заразен менингит,
который через СМИ несет Иуда –
чего он поднял, много ли святых
идут сквозь шторм на золотых галерах?–
для них разводят крымские мосты,
где сваями в народ вбивают веру.
В кабине МАЗа едет патриот
в рубашке, без охраны, не пристегнут,
у ронина распоротый живот,
блестящий серп в руке кровавой согнут,
мол, аве, Цезарь, мимо не гони
на дизельной, рычащей колеснице,
а двадцать лет назад бывали дни,
когда и я тебе мог пригодиться.
Но здесь, хвала Аллаху, тишина –
гвардейцы стелют чернь под сапогами,
удушливая крымская весна
уперлась в пах бараньими рогами.

Ну вот и всё, отбой сестрою дан –
забудемся мы в летаргии вскоре,
нам будет сниться теплый Магадан
и путь открытый в Баренцевом море…

[Викторыч]

История одного чебурека

Не подняться с раздавленной койки,
Марсельезу камрадам не спеть,
за окном, у дворовой помойки
притаилась коварная смерть.
Не метался в бреду по палатам,
безрассудно не лопал я снег,
на последнюю сотню с зарплаты
я в шалмане купил чебурек,
проглотил я его с голодухи,
в динамичном наплыве забот
не заметив, как щелкнуло в ухе
и мгновенно скрутило живот.
Вот теперь я лежу помираю,
истекает последний мой час,
но всевидящий боженька знает,
что меня отравил пид...с,
попаду я в Эдемские кущи,
буду кушать с утра Пармезан,
не случись этот каверзный случай –
я бы дома голодный лежал.

[swift]

" Испанский дворик".

Это - загадка для меня. Вот я открываю окно, и он передо мной в ярком, косом свете дообеденного солнца. Солнце скользит по шершавым беленым стенам; оно мягко просвечивает вывешенное с утра белоснежное, пахнущее свежей влагой белье на узеньких балконах с извитыми металлическими перильцами. Есть балконы парусники. Парящие над двором шатры из полосатой парусины. Век волен и воздушен - парусины сколько душа пожелает.
Небольшой, похожий на сцену провинциального театра, но, ведь, и родился он в провинциальном городке. Слышите? У маленьких городов свой, особенный голос. Это шум ветра в весенней зелени улиц, это щебетанье птиц и детей - дети, те же птицы, придет время, разлетятся, и нет такого притяжения, что удержало бы, - и пронзительный гудок грузовичка, "полуторки", с бочкой на спине. В бочке утреннее молоко.

- Что такое, милочка!? Из вашей кухни выходит дым! Вы горите или у вас опять вечером именины?..
- Ах, оставьте, Ксения Борисовна, это не у нас. Это Вадим Петрович курит. Вы будете молоко брать?

Соседки. Поверьте, в пожилых людях хватит еще на тысячу лет задора, не нам с вами чета. Давайте лучше посмотрим на ту юную богиню. Вскружившую не одну горячую голову, и, похоже, не собирающуюся останавливаться. Европа... Грация... Фемина! О!... Будьте осторожны. Будьте бдительны. Иначе, и вы будете просыпаться по ночам, и ваше сердце будет гулко биться при виде ее. Если вы мужчина, и вам меньше ста. Ей - восемнадцать. Она готовится стать кинозвездой, не менее - а пока работает в кафе официанткой. И знаете, успех этой "Минутки" во многом зависит от нее.
- ...Наташенька, будьте добры... Наташа, вы что сегодня вечером делаете..?

То же, что и всегда, милейший. То же, что и всегда. Под прицелом глаз всех обитателей двора выйдет она из сверкающего лаком "авто" - один квартал до дома, но подвезут - пройдет, волнующе покачиваясь на высоких каблучках, к подъезду и поднимется к себе.

- Александр Палыч, ваш ход... - едко напомнит бодрый старичок, Вадим Петрович, дымя ужасною своею самокруткой, инженеру из двенадцатой квартиры.
-...Александр! - крикнет ему полновесная жена его, - Бросайте ваши пешки! Ужин на столе.

А Митька, по прозвищу Шпан, сплюнет с презрением в сторону автомобиля и, мрачнее тучи, отвернется от окна. И закроет окно, задраит занавески поплотнее, и поднимется опять дымок от паяльника. Скажет Митька вполголоса, ковыряясь в проводах знаменитой на всю страну "Спидолы": ...ничего, и ты еще ко мне придешь,.. Шпан посмотри приемничек, чего-то он не ловит... Придешь, придешь... Ух, и наверчу же я тебе... рубликов на двадцать пять!

Но это вечером, а пока... Пока еще светит солнце, и Вадим Петрович ведет свой нескончаемый спор с соседкой по этажу:
- Вадим Петрович, вы нам сделаете рак! Мы от вас все поумираем, ей-богу!
-Ну, вам-то жаловаться грех, Ксенья Борисовна. Вы, говорят, еще моего отца знавали. - парирует он, пряча в усах усмешку.
- Это, знаете ли, неуместно - напоминать даме о возрасте. Если вы не потушите вашу папиросу, я вызову пожарных!
- Я папиросов не курю. - издевается старичок.
- Ну, соседи..! Люди! Товарищи же..! Это форменный скандал. Есть в этом доме рыцари?!
- Петрович!.. А, Петрович! Ты на войне был? - это уже Сивохин со своего этажа.
- Был, Павлуша, был...
- А кем ты в войну был? - продолжает обнаженный по пояс Сивохин, играя гирей.
- А разведчиком и был...
- И не курил небось в войну, а?
- Курил, Павлуша... Вот как на фронт попал, так и закурил сразу. - дед Вадим не видит расставленных для него сетей.
- Дак как же тебя фриц не поймал?! Тебя ж за версту по дыму видать!.. - Сивохин перекладывает двухпудовку в другую руку и подмигивает Ксенни Борисовне.
- Тьфу на тебя! Телок! - восклицает обиженно старик и умолкает, и исчезает из окна.

Я лежу на подоконнике с томиком Бредбери в руках. Лежу, и не читается мне; колышутся над головой ветви и плывут в синем-синем небе ослепительные кучевые облака.

-Костя, вы непременно свалитесь. Уснете и свалитесь прямо на голову кому-нибудь! Что это вы читаете там?
- Оо, дражайшая тетя Ксеня, умопомрачительного автора! - я закрываю глаза и выражаю неземной восторг.
- Костя, кстати, я прочла эту книгу, что вы дали мне третьего дня. Это, я вам скажу - что-то! Это, знаете, даже не что-то, это, знаете... А у вас есть еще что-нибудь от этих двух очень талантливых евреев?
- Безусловно, тетя Ксеня... Вы можете ко мне подняться и выбрать сами.
- Но вы мне посоветуете? Я доверяю вашему вкусу.
- Всегда ваш покорный слуга и воздыхатель!
- Костя, проказник, мне много лет!
- Как?! А я только что слышал...
- Что?! Что вы такое слышали? - она укоризненно качает головой, но не сердится на меня. Мы старые с ней друзья.
- Бедный Вадим Петрович... - начинаю я, но тетя Ксения спешит объясниться.
- Вы знаете, Костя, я очень уважаю Вадима Петровича, но я больше не могу выносить этот постоянный дым. Мне все время кажется, что у нас пожар...

Стена соседнего дома становится ослепительной. Солнце в круге своем подвинулось, и я спускаюсь с подоконника, задергиваю плотные шторы и в комнате воцаряется прохладный полумрак. Двор замирает в солнечной неге, даже птицы перестают перекликаться в ветвях - несколько часов безмятежного покоя перед вечерним оживлением. Во дворе, в песочнице под яблоней, ведется солидный разговор. Два мальчугана возятся с большим увеличительным стеклом. Вернее, один, хозяин линзы, рассматривает невесть как попавшего в песочницу сверчка, другой же - интересно при этом присутствует.
- Смотри, какой у него хвост острый...
- Это не хвост, а жало. Не сопи мне в ухо!
- Скажи еще, что он кусается! Хвост.
- Сам ты хвост. Сверчков не видел? Жало.
- Я видел в деревне сто сверчков!
- В деревне... Сам ты деревня.
- А ты... Ты же говорил вчера, что вы уезжаете в Барнаул!.?
- Поезд не приехал.
- Как это - не приехал?
- Не приехал и все. Сегодня ночью уедем.
- На поезде, ха-ха-ха! Врешь!
- Ничего не вру. Мой папа может тебе билет показать.
- Папа... Да у моего папы есть билет на самолет! Ты свой билет покажи.
-Детям не полагается. - веско отвечает хозяин стекла и дипломатически переводит тему, - Смотри...
Кот Мирсаидовых, здоровенный, черный от ушей до хвоста, лениво вышел из подъезда и нырнул в подвал.
- Видел..? Махмуд пошел.
- Пошли в подвал, Витька? - принимает перемирие второй.
- За Махмудом?
-Ага. Тетя Роза мне в прошлый раз вот такую сосучку длинную дала, за то что я Махмуда поймал. Знаешь, как поцарапал! А еще, там такое место есть. Секретное. Ничего не видно. Я тебе его покажу.
- Пошли..!

Оба срываются с места и я остаюсь во дворе один. Это загадка для меня. Мой двор называют "испанским". Зажатый послевоенной постройки двух и трехэтажными домами, населенный густо и суетливо; под крышей необъятного ясного неба, мой двор словно сошел с экрана летнего кинотеатра в парке, куда, бывало, ходили смотреть фильмы той поры. За гомонливый ли, незлобный характер его обитателей прозвали его так? Или от того, что стоящие близко дома опутаны бельевыми веревками, как корабельными снастями, и полощутся простыни и занавески парусами испанского брига. Или, ходят легенды, Ксения Борисовна, служившая в войну переводчицей, очаровала пылкого летчика интернационалиста и он приезжал, говорят, за ней в наш маленький незнаменитый городок. Но она молчит об этом и только скажет иногда: Но пасаран! - следя у весов в продуктовом и отшивая тех, кто рискнет сунуться без очереди.

- Эй, парень! Где тут Наташа живет?
Оборачиваюсь. Все понятно. Очередная жертва невинной шалости природы.
- Нет ее...
- А где живет, а? - ох уж мне эти горцы. Чем не тореодор на вороном ЗИМе?!
- Цветочный магазин за углом, знаешь? Туда иди, к ней без цветов не ходят... - я нарочно передразниваю южный акцент.
- Она не крашеная?.. - спрашивает на всякий случай горец.
- Нет. Настоящая...

Все же, балконы напоминают о море. Они нависают над двором кормой прогулочного судна. По вечерам на балконах пьют чай и переговариваются с сидящими внизу. Загорается сильная лампа в беседке и продолжается жизнь.
- Вадим Петрович, вам мат...
-Милочка, вы этого не помните, так вот, на площади вечером играл оркестр. Им не платили, дорогая! Они играли для людей... И как играли!..
-Я ему говорю, Исмаил, вишня созрела... Какой созрела, говорит, еще рано... Э-э, пропадет...
-Жорка, Жорка - спичконог!..
-Эта мода современная... Затянули ноги в дудочки, патлы поотрастили...
-Костя, а вы все читаете! В наше время нельзя быть умным. В наше время надо быть сильным...
-Коська! Слабо двадцать раз от пола на спор?!.
-Смотри, Тань, вон твой Шпан в окне торчит... Наташку ждет, дурак.
-Сама ты дура... Ми-итя, привет! Хватит тебе паять, пойдем на танцы?..
-Махмуд, Махмуд, кис-кис-кис...
-Не трогайте кота, дети... Ма-ахмуд, ты и-где был? Опять подвал был?! Опять блоха ловил, да? Бессовестный...

Время, время... Ты неумолимо. Ты в силах перевернуть мир так, что и не узнать его. И двор мой изменился с тех пор, и весь город. Но проносятся мимо меня мальчишки, чуть не сбивая, и я слышу за топотом ног:
- Побежали в испанский?.. Там вишня классная есть...

И застываю меж времен.

1996

[Викторыч]

Здесь свет не в цвет и переплет
частей заката и рассвета,
стрижа стремительный полет
по кромке тлеющего лета,
слова густятся в языке,
под нёбом звук родится ранний,
моя рука в твоей руке
в надежде новых ожиданий.

[Викторыч]

творится что-то странное со мной,
мой бог обходит церкви стороной,
глаза его бесцветные пусты –
ведь в храмах не замечено святых,
мой бог живой – не ранен, не распят
две тысячи безумных лет назад,
с усмешкою циничной на челе
хожу я с ним по стоптанной земле,
несем с собой карманный рай и ад –
я думаю, что бог невиноват,
растут людей цветные тиражи,
как фарш из мясорубки лезет жизнь,
младенцы забываются во сне,
и бог мой растворяется во мне.

[Викторыч]

Любимой дочери

Вороны судьбу ему пророчили,
выпи раздавался скорбный крик –
вспоминал в который раз о дочери
в дни свои прощальные старик.

Столько километров жизни пройдено
в жаркий зной, в метелях ледяных –
для чего нужна на свете родина,
если нет ни близких, ни родных?

Слезы отчего-то сами капали
на поверхность любящих сердец –
дочери нас называют папами –
говорил взволнованный отец.

Ни награды, ни другие почести
не заменят благодарных слов
от всего одной рожденной дочери,
чтоб жила отцовская любовь!

[Викторыч]

Старому празднику, выкинутому новым временем, посвящается.

Когда еще несмелый снег
Слегка накроет тротуары,
Вернись на миг в прошедший век:
Бренчанье старенькой гитары,
На круг - бутылка портвешка
Из горла, прямо в подворотне,
И жар крепленого глотка
Откроет праздник нам сегодня.
Ура надрывисто крича,
Пройдем веселою колонной,
Неся портреты Ильича
И пролетарские знамена.
Потом – в ближайший магазин:
Бутылка водки, сыр «Орбита» -
И пить в ноябрьской грязи.
Ушло, похерено, забыто
То время, люди. Даже я,
Как новый век, - пустой и лживый.
- Да где ж ты, Родина моя –
Союз великий, нерушимый?
Пропало все, все было зря…
Пусть говорят: пора проснуться!
Но не забыть мне ноября
И ежегодных революций.

[swift]

Викторыч
Класс!
Спасибо. :

[КИВлад]

Тему почистил. Всё снёс в Болталку.

[Викторыч]

Расплескала помои погода
по разбитой родной полосе,
жду с надеждою нового года –
терпеливо, спокойно – как все.

Снилось раньше вульгарное лето,
пляж нудистский, загар на боках,
а теперь в телогрейку одетый
я витаю в сырых облаках.

Пронесусь в своих сереньких ботах,
не заметив житейских невзгод,
позабыв о мещанских заботах,
вслед за мною отправится год

тот, который, седой, бородатый,
уступая дорогу щенку,
старый год – был не самый п..датый –
я скажу, как мужик мужику:

провожаю его без оглядки –
в нем случился мешок перемен,
принимаю две парных двадцатки
отдавая часть жизни взамен.

[swift]

Скользко. Мокро. Листья. Осень. Лужи.
Не промокнуть бы.
Со вчера уже простужен.
Тучи. Провода. Столбы.

[Crash_71]

Тучи. Провода. Столбы.

Рельсы, рельсы, шпалы, шпалы,
Ехал поезд запоздалый... © :

[swift]

Рельсы, рельсы, шпалы, шпалы,
Ехал поезд запоздалый... ©

Ехал ночью, ехал днем -
Всё Россия за окном.

С виду тот же мужичок,
Затушив слюной бычок,
Провожает поезд взглядом,
Что вчера, что нынче вот.

Будто движемся по кругу -
Избы. Бабы. Сена стог.
Поле. Речка. Вот запруда.
Мужичка плывет сапог.

Среднерусская нирвана.
Филигрань безлистых крон.
Небо серо. Душа рвана.
Осень. Грязь. И гвалт ворон.

пойдет?

[Викторыч]

В минуты сильных потрясений,
Когда меня ругает Бог,
Пишу стихи я как Есенин,
А иногда, как Саша Блок.

Я выхожу в фуфайке рваной
И в небо выдаю хорей,
Бог видит, что пока я пьяный,
Решает устранить быстрей,

Не допуская безобразий
В моем замызганном краю,
Чтоб я не лез из грязи в князи –
Не ждал жилплощади в раю.

Меня он глубже окунает
В болото бытовых проблем,
И я в безмыслии стенаю
В отсутствии высоких тем.

Убив надежду человеку
На сладкий в старости кусок,
В раю не выдаст ипотеку
Под выгодный процент мой Бог.

[swift]

...Не допуская безобразий
В моем замызганном краю,
Чтоб я не лез из грязи в князи –
Не ждал жилплощади в раю.

Меня он глубже окунает
В болото бытовых проблем,
И я в безмыслии стенаю
В отсутствии высоких тем....

Вот это очень сильно. :

Только, если позволите: "Не допуская...... , Чтоб я не лез... - Не ждал... , Меня он глубже опускает...."
Запятую вместо точки. Чтобы не рвалось целое.

[Au.gim]

Викторыч вот это мне более интересней.

[Викторыч]

Нынче к югу скворцы не летели –
на районе конец января,
переставили койки в борделе,
да забыли припудрить царя.
Очень странная в пьесе развязка:
по движению властной руки
беспрерывная тянется сказка,
да мечтают опять мужики:
наконец-то порядок, земели!
Кремль оставил коварный Димон.
- дураки, вас опять поимели,
перемены не больше, чем сон.
Станет всё даже хуже, чем прежде, –
не добреют с годами цари,
но живут россияне надеждой,
что не будут пить кровь упыри.
Всё изменится – встанет отчизна
с побежденных артритом колен –
мы с тобою отдали полжизни
ничего не имея взамен.