Стихи и не только - обо всём

[Виктор Жук]

Старые участники клуба "Гимнос" знают о том, что, кроме н-клуба, мне в середине 90-х гг. посчастливилось стать соучредителем литературного объединения в Новосибирске. Оно существует и поныне, называется "Студия доброго слова" (СДС). С 2001 г. я прекратил всякое участие в делах Студии, но до сих пор получаю приглашения прийти в гости. У кого есть желание познакомиться - собираются в клубе Станиславского (КИС) два раза в месяц, вроде по четвергам (если ничего не изменилось). За время деятельности СДС издала множество сборников стихов и малой прозы как своих авторов, так и наших иногородних друзей. Издавали мы и литературные мини-газеты. Сотрудничали и обменивались произведениями с себе подобными по всей России. С тех пор у меня дома остался немалый архив таких изданий Студии, в том числе периодических. С удовольствием предложу вашему вниманию стихи из этого архива. Скажу сразу - моих там нет, не хватает на это таланта. Но, поскольку самиздатом занимался и я лично, и публикацию стихов и малой прозы доверяли мне, то, считаю, что имею на это право. Присылайте и вы сюда свои авторские произведения (и своих друзей) - стихи и прозу небольшого объёма.

[swift]

Было не так романтично когда в пЕрвые 10 минут вксь двор был завален ветками, да так, что прищлось вызывать моих домашних на подмогу.

Наверное, бензопилой работали? Раз такая скорость. :

[РуссоТуристо]

уж если яблоня начала сохнуть то там не одна а целая куча сухих веток) рассказ правда романтичный, но смысла пилить одну сухую ветку вообще не было. ладно если бы она была низко и мешала ходить, в глаза лезла.. а на самом верху то зачем пилить?

проще подождать когда вся засохнет, спилить эту яблоню и посадить карликовые. и ухаживать проще, и урожаи выше)

[swift]

РуссоТуристо

Наверное смысл был в чём-то другом :

[Au.gim]

уж если яблоня начала сохнуть то там не одна а целая куча сухих веток) рассказ правда романтичный, но смысла пилить одну сухую ветку вообще не было. ладно если бы она была низко и мешала ходить, в глаза лезла.. а на самом верху то зачем пилить?

проще подождать когда вся засохнет, спилить эту яблоню и посадить карликовые. и ухаживать проще, и урожаи выше)

Конечно бензопилой работал. Не ножовкой же
А вариант с сухой ветко на макушке, то здесь однозначно сработала женская логика. Ей никак не мешала эта ветка. Ей простонужен был мужчина, хотя бы даже для присутствия в доме, а там как пойдёт. Физиология требует

[swift]

фантазийное эссе о времени и ...

возможно длинноватое, ну сорри тогда. :

БИЙОНД.

...Уставший день валился в пыль,
Июль в расплавленном тумане,
Светилом небо одурманено,
Июль, скажи, ты сон иль быль...
Июль-мираж...
Июль-ковыль...
И все же, сон,
Безумный, странный...


1.
Так и бывает. Все уже позади... Или только кажется что позади, а на самом деле начинается. Приходит долгое, другое, да не умеем мы понять, почувствовать это начало... И пропускаем его, думая о прошлом.
...Все уже позади. Дни, недели... Месяцы даже, слившиеся в один невозможный, непокоримый поток. И тащило в нем, швыряло и переворачивало, и не было сил, чтобы грести и управлять, только и успевалось, что держаться на плаву да переводить иногда дыхание. Захлестывало, накрывало с головой - шум в ушах, в глазах мельтешенье... Было, было... И, верно, сейчас еще есть...
Трудно понять когда это началось. Может в тот самый день, когда солнце, выпуклой золотой заклепкой вбитое в слепящее, сверкающее металлом небо, висело недвижно, продавливало кровли и перекрытия жгущим своим напором; и, казалось, нет от него спасения нигде и никому, разве что лечь на землю под деревом, у cтвола, в обнимку с ним, а прохожие, волочась и оплывая на ходу, мутно глянут - "ну и ну..." - и дальше, через мгновение уже без памяти от жары. Небо, и впрямь жестяное, подалось, прогнулось под светилом, усиливая и без того нестерпимое солнечное безумство...
На руке муравей... Приседал, топтался на месте, шевелил антеннами, словно ощупывал мое дыхание, проверял дерево ли я или еще нет. ...Я дерево, дерево... не бойся меня. Я с вами... - шептал я, не шевелясь, стараясь не спугнуть свое внезапное безразличие и покой. И он верил мне. Рука моя была ветвью, обвивала ствол и уходила, расширяясь телом, в траву. Так я и лежал долго - муравей не боится ветвей, а дерево солнца.

...писать мелом белым по белой стене во тьме...
...говорить не раскрывая рта, там...
...степью стелиться стеблей, травой...
...степью стелиться стеблей, травой...
...степью стелиться стеблей, травой...

Так я и лежал долго, но это было потом. Прежде день был. Он получился корявый и неудобный для проживания. Там и сям что-то не складывалось, возникали неожиданные сбои, и плюнуть бы на все и завалиться спать. Но маячила впереди неясная надежда - что-то вот будет, произойдет наконец-то... Но нет, ничего не случалось нового, только мерещилось. И не мерещилось уже, и несло, в привычке ли, или от отупения и неспособности вынырнуть вон из маетного, похожего на вчера и даже на завтра, дня. День, день, день... Набатом, колоколом в ушах и в висках, и во всем теле. День, дзень, дз-занн - на стройке за забором нескончаемую выбивали из железа душу.
Я посмотрел на часы. Полтретьего. Еще полчаса околачиваться. Хотелось одновременно есть, спать и послать Макса к черту с его человеколюбием. И человеколюбие вообще - раз оно на меня не распространяется... Кто этот человек, которого я, благодаря Максу, должен возлюбить? Чиновник из управления? Он, убежден, купается, если и не в любви, так в подобострастии, иначе, зачем бы ему важно и прилипая к креслу торчать в жару из-за дубового и неприступного как бастион стола. Он, убежден, нас с Максом вовсе не полюбит сегодня, как и всегда. Только сегодня кончится у него арсенал обычных отморочек и поставит он наконец начальственную загогулю внизу исчерканного его приспешниками листа. Сегодня мы явимся спустя час после обеда, когда процесс чиновничьего пищеварения достигнет апогея и парализует его капризную как девица волю.
...Должен же человек отдохнуть немного после обеда... Максимушка, друг ты мой неразборчивый, это меня ты должен полюбить! Хотя бы за то, что я тебе пятерку вчера занял... Знал бы ты откуда у меня деньги, стал бы ты меня презирать
.
Вчера, не видя другого выхода, понес я на заклание, то есть продать насовсем, любимую камеру мою, тридцатипятимиллиметровую, которой дорожил. "Jhagee" с цейсовской оптикой. Валера из хроники кружил над ней стервятником целый год, и вот, дождался. Я был противен себе, когда пересчитывал засаленные бумажки. Когда он угощал меня дешевым кофе и посматривал на часы. Когда тотчас же, едва я ушел, он покатился в курилку с новой сплетней о моем моральном и финансовом падении. Да что поделать, если деньги в наше время есть только у Валер, и фамилия им всем - Жуковы... Нет, нету у меня человеколюбия совсем никакого.
Старушка, мирно бредущая навстречу, глянула на меня и шарахнулась к канаве. Еле успел подхватить ее под руку чтобы не упала. Несвятое это дело, старушек пугать. Бормотнула она в сторону то ли "спасибо", то ли "упаси бог", и я подумал, хватит, надо поесть. Перехватить чего-нибудь в кафе на улице и, ладно уж, войти с Максом в присутственные своды, а там хоть и уснуть у него на руках и на глазах у сильного мира сего. У всесильного мира сего. Каков поп, таков и приход. Взгляните на мир с любовью!.. Я готов. Куда смотреть?

Кафе с увядшими зонтиками напоминало семейку поганок под старым вязом. Тот, похоже, был не в восторге от этого соседства - брезгливо подобрал корявыми ветвями пыльную листву, словно баба, ошарашенная и застывшая среди городской толкотни, пыли и гари. И было до этого кафе рукой подать. Другая сторона улицы.
До смерти, как поется, четыре шага. Я успел сделать только три. Сильная рука рванула меня за шиворот назад, взвизгнули коротко тормоза, и пронеслась близко лаковая телега с толстым лицом внутри. Лицо успело неслышимо за стеклом слепить мне губами знакомое заборное слово.
- Спишь, парень... - сообщили мне сзади и сверху. Вот это верно, подумал я оборачиваясь. Спаситель возвышался надо мной, устремленный взглядом к светофору. Что ему теперь до меня, скоро зеленый дадут... Он отпустил мой воротник и зашагал по переходу. Так, обомжевший интеллектуал ростом с водонапорную башню. Он не шел - он царствовал в этом море. Он плыл в нем как китовая акула, с высшей целью, а вокруг сновала людская мелкота.
- С меня пиво!.. - крикнул я ему вслед и понял, что не ошибся.
Инерция хода донесла его до тротуара на той стороне, но он остановился-таки, повернулся и повел глазами поверх машин и людей. Право, мне захотелось подпрыгнуть и замахать руками. Тут, мол, я, ниже гляди... Торопясь, я побежал к нему.
- Два литра?.. - предположил спаситель когда я остановился рядом.
- ...согласен хоть на три, - ответил я переводя дыхание. Бог с ними, с деньгами, камеру-то не вернуть все равно. Склевано. И подернулись уже мутноватой, безразличной пленкой блеклые Валерины глаза.
- Здесь? - спаситель кивнул на ближайший столик.
- Как угодно. - согласился я. Мое любопытство шевельнулось в своем обилище и показало наружу влажный и розовый подвижный нос.
- Лучше здесь. Не обременяю себя тарой... - шикарно протянул верзила и примостился, упираясь коленками в столешницу, за пластиковый итальянский, игрушечный для него, столик. Балетные ножки белого полукресла изящно и томно изогнулись под его весом.
Перехватив мой взгляд, он раздвинул колени и посмотрел вниз.
- ...Это ничего, они потом выпрямятся... - смущенно прогудел он, - Жарковато сегодня... мягкие они...
Черт побери, он даже покраснел. Я мотнул головой, стряхивая улыбку, и поманил умирающую от жары и скуки официантку.
На удивление скоро все образовалось. И шесть зеленых потеющих бутылок с пивом, и прозрачный, тоже в испарине, баллон с минеральной водой для меня, и диковатый на вид, из орехов и цветной капусты, пикантный салат для нас обоих. Минус пятьдесят, прикинул я тогда. Может больше.
Незнакомец отвернулся от бутылок, смотрел в сторону, но видно было, что помыслы его там, рядом с ними. Возможно даже, внутри них. Я налил полный стакан пива и приглашающе придвинул ему. Дальше было интересно. Интеллектуал оценивающе осмотрел высокий, с янтарной лакомой начинкой сосуд, потянулся, но не к нему, а ухватил с неожиданной ловкостью початую бутылку и в два счета вымахал ее до дна. Та же участь постигла еще две. И все время, пока пил, он не сводил со стакана глаз.
- Салат..? - предложил я завороженный этим аттракционом.
- Позже... - отозвался он прислушиваясь к внутренним событиям.
Влага пролилась на благодатную почву. Глаза незнакомца заблестели, он посвежел и будто наполнился изнутри мягким, лучистым свечением.
- У тебя какое образование? - благодушно спросил меня визави.
- Высшее. - коротко ответил я и подумал, вот оно, начинается.
- Время есть? - интимно продолжал он.
- Теперь, да...

Я предавал Макса, конечно, но что я мог сделать, когда мое любопытство уже целиком выбралось наружу, удобно устроилось, навострив ушки и подняв хищную мордочку. А и ладно, пускай полакомится, решил я и не стал вмешиваться в происходящее.
- Коля. - представился спаситель, приподнимаясь и запутываясь головой в дряблой ткани зонтика.
Он и еще что-то там сказал, но я не расслышал. Зонтик поглотил его слова в своих морщинах. А я обнаружил вдруг, что хотел не есть, а пить; и не спать, а просто посидеть, хоть и под поганкой, но в тени. И не бродить под оголтевшим, похмельным солнцем второй половины июля в сорока двух градусах от экватора. Спаситель, занимаясь салатом, что-то рассказывал, а я цедил минеральную и созерцал.
Окружающая меня действительность смотрелась через наполненный шипящей водой стакан гораздо лучше. Была влажной и ясной, в радужных одеждах и вполне привлекательная. Ничего так себе действительнось. Я бы такую хотел. А еще, увидев через улицу стоящего и посматривающего на часы Макса - у входа в казенный дом - я представлял себе как буду подлизываться к нему. Дня два или три. А он простит меня и, в который уже раз, осудит мою несобранность и необязательность. Простив, наверное захочет занять у меня червонец. А я ему обязательно дам, если останется, и пообещаю стать наконец современным деловым человеком.
- Что ты думаешь об этом? - Коля закончил трапезу, широко обвел рукой и сбил со стола стимулирующий стакан с пивом. Еще пятерка...
Я огляделся. Несмотря на жару, город гудел, кишел машинами и людьми. Вел себя так, будто он единственный город на свете, пыжился, кряхтел, словно огромный механизм, который, того и гляди, сорвется и пойдет вразнос. Ничего хорошего я о городе не думал. Но я понимал, что он имеет в виду другое. Мироздание - вот что интересовало его.
- Я разное думаю и боюсь, что истины не узнаю никогда. - был мой ответ.
- Хорошо, ты прав. - согласился Коля, - Но тебя ничего не удивляет?
- Все удивляет. Я хотел бы чтобы это удивление всегда было радостным, но не очень получается... Вот люди, например. Люди в городе...
- Или на Земле... - предложил Коля.
- Или на Земле. Иногда непонятно почему они сбиваются в кучи, хотя вокруг так много места. Почему они так хотят жить и все время стремятся к гибели, к самоуничтожению... Неинтересно об этом говорить.

Я молча сосал мелкими глотками воду из стакана, разглядывал сквозь стакан улицу и... чего-то все же ждал. Ясно, что разговор у Коли за душой был. Все в облике его говорило об этом. Атлет от природы, с непокорными, давно нечесанными волосами, обладатель высокого гладкого лба; голубые глаза мечтательно устремлены в неведомое... Этакий юноша-переросток с признаками перманентного запоя. Лет сорока пяти. Бродячий философ. Бессеребрянник за версту. Я положил на столик пачку сигарет, закурил и предложил ему. Крупными, но ловкими и чувствительными пальцами он выудил сигарету и заложил ее за ухо. Эстет.
Мы помолчали. Я докурил сигарету и вылил в стакан остатки воды из баллона. Целый литр воды выдул, надо же. Пора прощаться с Колей-спасителем. Пойду закоулками к себе и лягу дома на дно до вечера. Выключу телефон, задерну шторы и послушаю что-нибудь. Или почитаю. Я демонстративно посмотрел на часы, но он не заметил из-за своей одухотворенности. Что ж, я поднялся. Вода тихонько булькнула в животе и я подумал, что и идти буду тихо-тихо, представляя себя драгоценным сосудом с кристальной водой. Приятно чувствовать себя сосудом в таком пекле. Все будут тускнеть и сохнуть, а я понесу в себе прохладный родник, и буду только булькать иногда. И совсем мне будет не жарко.
- Тебе не кажется, что людьми что-то управляет? - спросил Коля оставаясь сидеть.
- Он?.. - сказал я, указывая пальцем в небо.
- Я говорю о другом...
- Этот? - Мой палец целился теперь в землю.
- Нет, я говорю о другом... явлении. Нечто физическое. Просто неизученное пока.
Было уже больше трех пополудни, и, если у вас есть враги и вы немилосердны к ним - оставьте их сидеть в центре горячего, надсадно ревущего города. Оставьте и уходите. Руки ваши будут чисты, злодеи умрут сами или сойдут потихоньку с ума.
- ...Это долгий разговор. - сказал я, - Берите ваше пиво и пойдемте отсюда с богом. Укроемся в сени ракит... или что там растет в парке. Тут рядом.


2.
- Вот что такое по-твоему среда? - спросил меня Николай когда мы расположились на траве.
- День после вторника... - пошутил я. Надо же, никогда бы не подумал, что придется мне отвечать на такой вопрос сидя на траве, в окружении этой самой среды.
- Хорошо, я понял, ну скажем так... Некая самоорганизующаяся структура, система... многих свойств и объектов. Чаще всего, очень динамичная и оказывающая влияние на ее компоненты. Ну как?
- ... Ты классно формулируешь!.. - заключил спаситель оглядев меня с подозрительным каким-то интересом. - Послушай, да это редкая удача, что ты меня встретил! Ты, возможно, меня поймешь, а то и поможешь...
Ну и день. Бежать, бежать пока не поздно от фанатиков великих идей. Было время, сам обуреваем был спасением человечества за просто так. Даром. В силу глубокого бескорыстия и даже изрядной святости души. Но прошло несколько лет и эпох моей неповторимой жизни, и понял я, что лучше бы не шевельнуться в мире никому и никогда, потому как делаем мы это крайне неловко и кроме как испортить ничего более не умеем.
- О кей. Валяйте. Постараюсь понять, а то и помочь. Если захочу. - последние слова я произнес с расстановкой. Чтобы не потерялись в потоке. Посмотрим еще что за помощь ему нужна.

- Вот послушай, - начал Николай, вертя в руках травинку и блуждая взглядом по верхушкам деревьев, - с некоторых пор я стал замечать, что в поведении людей есть общие закономерности. Сейчас ты поймешь о чем я говорю. Условно историю человечества можно разделить на периоды. Периоды подъема и наоборот, упадка. К чему я это говорю...
- К чему? - я встал на цыпочки, дотянулся и сорвал с ветки заманчиво краснобокое яблоко.
- К тому, что... что... - он мял и мял травинку, совершенно измочалил ее и выбросил, так и не подобрав нужное слово. -... К тому, - сказал он наконец, - что явления эти происходят повсеместно и совпадают по времени. К тому, что они не зависят от особенностей стран и народов... К тому, что искать тут надо не в стране или, скажем, в периоде существования человечества... Где-то вне.
- Это логично. - согласился я и хрустнул яблоком. Дичка активно противостояла уничтожению. Была почти деревянной твердости и с выраженным травяным вкусом. Немного отыщется в природе тварей способных стать ее естественными врагами. Будущее ей обеспечено. Думаю, и через тысячи лет она будет украшать собой Землю и провоцировать тем, что якобы она съедобный плод. Я раскопал сучком небольшую ямку и похоронил в ней остатки яблока и свои легкомысленные в отношении него проекты.
Интересно, что я тоже думал об этом самом "вне". Думал я, к примеру, что стадность наша неизбежно должна породить рано или поздно нечто на Земле не существовавшее дотоле, но ясно указывающее на наше, увы, уже нескрываемое присутствие в природе. Нечто вроде облака пыли и кислого навозного запаха, что долго еще висит в воздухе, когда стада уже прошли, но можно смело догадаться что они есть, и будут есть, и неважно сколько уж там коров, однако столько, что не учитывать их теперь нельзя. И о том, что перемены в обществе происходят отнюдь не потому, что политикам угодно их затевать, скорее, в том и состоит это искусство, чтобы раньше других почуять колыхания атмосферы умы питающей и применять его сообразно целям. И теперь вот подумал еще, боже мой, это ж как надо было исхотеться жить по-человечески, чтобы вышло у нас, в конце концов, поколение новых русских на племя. Боже мой... Будто семидесятилетнее рычанье и мычанье под подушкой по ночам вырвалось сейчас на волю, сгустилось и воплотилось, и пахнет от этого голимой метафизикой, да не отмахнуться, кругом тельцы с зубастой пастью, и, впрямь, такого не бывало еще. А если отвлечься от этих настроений, то получается, что есть что-то не вполне уже человеческое, некая промежуточность, которая как книга, что-ли, для богов, плохих или хороших, как зеркало или окно, в которое можно на нас посмотреть. В сумме. Но где-то ведь остался, должен быть, узор первотканный, вдоль которого вьется все сущее и настоящее. Не о нем ли сейчас разговор...

- И вы, стало быть, решили это нечто изучить? - спросил я. - Физическими методами?
- Да. Но одной физикой это не возьмешь, я пробовал... - Николай сковырнул пробку с бутылки и на несколько секунд стал похож на горниста, сосредоточенно застывшего с запрокинутой головой, прикрытыми глазами и с инструментом у рта.
-... Я пробовал. - повторил он возвращаясь. - ... гм, хорошее пиво! Такого не пробовал еще... Ты только такое пьешь?
- Я не пью вообще. - ответил я и приготовился к следующему вопросу.
- Печень, желудок..?
- Нет. Просто не пью. Так что там про физику?
- А... Да так, построили мы прибор один. Ну, это отдельная история. Я-то в геологии работал, ну и разговорился с парнем одним, электронщиком нашим. Хорошо бы, говорю, сделать такой прибор, вроде сейсмографа, чтобы улавливать настроение людей в массе. - тут спаситель немного замялся, - Идея хорошая, только вышло недоразумение. Целый месяц он паял, монтировал, настраивал... Я даже к нему переехал. Пиво мы с ним пили, чай. А когда готово было, пошли проверять. Понимаешь, нам надо было людей побольше собрать в одном месте. Где такое взять? Взяли полушку, купили билеты в кино и пошли. Фильм, помню, был такой, специфический. Охи-вздохи для мужского контингента. Прибор, видно, очень чувствительный был. Виктор мне говорит, отсядь, а то зашкаливает. Я отсел. Рядом места не было, я и перебрался на другой ряд. Засмотрелся, слышу сзади возня какая-то...

А еще, думал я тогда, совсем уж худо бывает от того, что ждешь, постоянно ждешь, что переменится вдруг мир, ветром повеет, разнесет мглу беспросветную. Станет вдруг ясно и светло. Но с каждым днем сильнее закручивается и без того напряженное это нечто, и выделываем тогда бог знает что, и от темноты в глазах не видим уже ничего. И падаем, падаем, падаем мы, пробивая собой землю до преисподней.
- Коля, а зачем вам все это надо? Прибор этот строить... Что вы хотите узнать. - перебил я его.
Спаситель умолк и обиженно посмотрел на меня. Очевидно я не вписался в его ожидания.
- Ну как же?.. - молвил он растерянно и по-детски округлил глаза, - Ты посмотри кругом... Осатанели, отупели все. Думаешь сами? Вдруг? Нет, это что-то гнетет сверху, пригибает к земле. Если определить это что-то, можно защититься от него, людей защитить. Может быть придется развернуть над городами купола и подключить их к специальному генератору, чтобы нейтрализовать это поле. Чтобы кончилась наконец эта дурь и дрянь вокруг.
- Понятно. ...А может нам всем помолиться по-настоящему, от сердца. Раскаяться? Уверовать? Может попросить у господа прощения?
- В религию я не верю. - отвернулся Николай, - Это удел слабых и ленивых, ждать царствия небесного. Его нужно делать самим. Своей головой и руками, а не надеяться на сверхъестественную помощь и спасение.
- ... Вы правы. Такой генератор уже есть. - мне отчаянно захотелось пойти куда-нибудь, где нет гения ума человеческого. - Знаете, я пойду теперь, устал что-то. Вы сегодня спасли меня от колеса. От колеса придуманного десятки тысяч лет назад. Вы собираетесь опять изобрести колесо, от которого потом придется спасать кого-нибудь еще. Через десятки тысяч лет. Желаю вам удачи...
Я использовал свою обычную в таких случаях тактику. Много лет назад мой декан, белея от бессильного негодования, при всех назвал мою речь извращенно-парадоксальной. Было интересно за ним наблюдать. Он и сам не понимал, какое оружие он мне подарил тогда. Пока Коля открывал и закрывал рот, пытался соединить воедино начало и конец моей тирады, я поднялся с травы и пошел не оборачиваясь.
Окружающая меня действительность внимательно следила за мной. Из кустов вынырнула белка и, кося глазом в мою сторону, в несколько прыжков забралась от греха на сосну. Я шел среди травы и деревьев, и птицы вспархивали при моем приближении. Считали чужаком. Вне. И рушилось с небес солнце...


3.
- ...тебя вышибут из редакции! - Маринка смотрела на меня умопомрачительными своими глазами цвета зеленой волны и пальчики ее едва заметно подрагивали на раскрытой газете. Забыл газету на столе когда уходил. - Тебя вышибут из редакции... - тихо повторила она, опустив глаза.
- Наверное нет?.. Сейчас другие времена. Сейчас можно говорить все что угодно. Наоборот, из этого, в конце концов, могут сделать себе рекламу... - я подошел к мойке и набрал полный стакан воды. Мой родник иссяк по дороге домой, чертовски хотелось пить. К тому же, меня, и в правду, уволили уже. Статья вышла два дня назад, а вчера мы не виделись, и я ей не звонил. Не хотелось ничего придумывать.
- Я пойду в повара! - идиотским, веселым голосом возвестил я, - Тебе ведь нравится как я готовлю?!.
- Зачем ты это сделал? Боже мой, ты ведь знаешь на кого ты... - Маринка потянулась к сигаретам, закурила, а я смотрел как пляшет огонек зажигалки, как он отсвечивает в уголках ее глаз, и догадался что там солоно-солоно. Я пробовал.
- Я просто необъективен. Я вижу в глазах твоих море. Две чайки парят над морем... с изломом тонкие брови... - я перегнулся через стол, вынул сигарету из Маринкиных пальцев и отвел в сторону челку упавшую на ее ресницы. - Я, видно, в тебе растворяюсь... когда погружаю, млея, в поток твоих прядей ладони. И сердце мое холодеет. ...Один веселый философ спросил, что же знаю я точно?.. Я знаю теперь, что звезды бывают не только ночью. Вот видишь, я не объективен. ... И я не могу спокойно смотреть, как всякие красивые девчонки забивают себе голову чепухой. И еще, мне надоело торчать в городе, и я еду в экспедицию с Максом. Он получил разрешение на разведку для японцев и берет меня в качестве высокогорного повара. Честное слово я не свалюсь!
- Когда... - голос у Маринки хрипнул и она кашлянула, - Когда ты едешь? Тебя уже выперли, да?..
Я покивал и затянулся Маринкиной сигаретой.
- Шеф позвал меня к себе и, шипя и оглядываясь все время, поведал, что ему позвонил сам мэр и сказал, что газета становится нерентабельной. Больше того, убыточной. Что я подставил его так, что он убил бы меня сейчас и съел, но у него больная печень и мост давно расшатался. Что он сейчас питается только кашами, а из меня каши не сваришь. Равно как и со мной. Поэтому он позвонит сейчас в отдел кадров и прикажет швырнуть мне мой контракт прямо в морду лица, а я должен не оглядываясь мчаться туда немедля, если хочу все это увидеть. Если я не верю ему. А если я ему верю, то лучше мне тотчас же молча растаять в воздухе, может быть тогда окажется, что все это страшный сон. Я сказал, что верю, и вышел. И в спину мне он крикнул еще, чтобы раньше чем через сто лет я даже не звонил ему. Хороший он мужик. Благородный.
- Я вчера к тебе приходила... А тебя не было дома. Поясок свой забыла. На диване. А теперь его нет... - Маринка помолчала. - Почему ты мне не позвонил?
- В три часа?
- А сегодня?
- Сегодня я только что пришел. Хочешь, позвоню сейчас?
- А вдруг меня дома нет.
- Значит мне не повезет. Но мне повезет, я везучий... - я снял трубку и вызволил из телефонной памяти Маринкин номер. Специальной кнопочкой. Я пропустил три гудка. - Привет, - сказал я и прислонился к стене.
- Привет. - отозвалась из-за стола Маринка.
- Как дела? - продолжал я разглядывая потолок.
- Нормально... - пожав плечами ответила Маринка, - ...Как у меня могут быть дела?.. У меня все обычно...
- У тебя грустные глаза. Почему? - я сполз по стене на пол и вынул из кармана сигареты.
- ...Откуда ты знаешь?
- Я телепат. Слушай, я нашел вчера какой-то поясок на диване, не твой?
- И куда ты его дел? - Маринка положила руки на стол и склонилась щекой на них.
- Повесил на стену рядом с твоей фотографией.
- У тебя нет моей фотографии, не сочиняй!
- Как это нет? Есть. - теперь я пожал плечами.
Маринка выпорхнула из-за стола и метнулась в комнату. Через несколько секунд она вернулась, остановилась около меня прикрыв руками лицо так, что видны были только глаза. У меня поехала голова от них. Пронеслось в мыслях -...оружие тотального поражения меня... - и поехала голова. Она отняла руки от лица, отвернулась к окну, а на щеке блеснула влажная дорожка, которая высыхала прямо на глазах. Маринка поджала губы, потом облизнула их и, опустившись рядом, поцеловала меня, я и опомниться не успел.

- Нравится? Ничего получилась, мм..? - я выпутывался из ее волос, пытаясь одновременно положить телефонную трубку на аппарат. Наощупь.
- А я даже не посмотрела... - проговорила она, устраиваясь у меня на плече, - ...Вошла, вижу, тебя нет, пояска нет. Так и сидела на кухне... - Ты голодный? Хочешь есть? - спросила она вскакивая и поправляя волосы. - Конечно хочешь... чего это я... Сейчас я тебя накормлю. Я буду готовить, а ты будешь сидеть и рассказывать мне что-нибудь. Или читать. Или, если хочешь, так посиди. Ты устал? Я по тебе соскучилась, где ты пропадал?.. - я опять окунулся в ее волосы, только теперь сам встал и притянул ее к себе. И гладил, гладил... Будто хотел запомнить руками каждую клеточку ее тела. Будто делал это в первый или в последний раз. И когда я набрался ее тепла до самой макушки, когда подкатил к горлу комок и ноги стали ватными, я выпустил ее и закурил, усаживаясь с ногами на кухонном мягком уголке.

Не знаю, почему я об этом вспомнил. Возможно потому, что было это все таким настоящим, словно островок, на котором только и мог удержаться тогда на время. И время переставало существовать, покорно превращалось в вечность и ложилось у ног охраняя покой.

...- Так когда ты едешь? - спросила Маринка, колдуя у плиты и поминутно оглядываясь на меня. - Вообще, странно, что Максим ничего нам не сказал о том, что уезжает. В конторе столько работы... Мы еще не сдали текущий отчет, а он уже новый заказ взял. А кто еще едет?
Я соврал ей про Макса, но ведь сегодня наверняка уже все подписано. Осталось только собраться, а у него все скоро делается. Как бы теперь половчее перевести разговор на другое... Ведь выяснится, что еду я и еще кто-то один, скорее всего Андрей. И что закинут нас с аппаратурой на дальнюю точку, куда, как в песне - только вертолетом можно долететь. И что есть у меня своя корысть в этой поездке. Но говорить об этом рано и лучше вообще не говорить. Маринка моя Маринка, угораздил тебя господь связаться со мной. В кого он метил... Мне и так пока не скучно, и поделом. А ей... Проку во мне, откровенно говоря, никакого, и на перемены рассчитывать уже не стоит. Возраст не тот.
- Еще неизвестно. - сказал я, - Еще не все бумаги готовы. Слушай, расскажи мне еще о силурийских отложениях в нашем регионе. Правда, что было на этом месте древнее море? Мне ваши ребята как-то сказали, что есть места, где даже на поверхности можно найти окаменевших трилобитов и все такое.
- Не знаю насчет трилобитов, но брахиоподы, ну моллюски, ракушки всякие, есть. Правда высоковато, если искать что поинтересней. А зачем тебе? Коллекцию хочешь собрать?
- Так спросил. Интересно все это. Представляешь, я вот смотрю в окно, вижу горы, горы, и ничего кроме гор и неба. А когда-то совсем другой вид открывался. Интересно. Мы видим только кусочек времени вокруг нас. И невольно думаем, что так было всегда. А было ведь совсем по-другому... И долго было. Просто миллионы и сотни миллионов лет по-другому. Неужели наши несчастные тысячи и сотни могут перевесить эту громаду. Неужели мы до того тупы и ограничены, чтобы не понимать нашей временности и мимолетности на Земле. Мы берем на себя роль преобразователей и созидателей едва вылупившись, не научившись толком стоять или ползать. И выходит тут так: либо мы нечто вроде глобальной катастрофы, вроде периода оледенения, и тогда останется после нас голая пустыня, которая позже обрастет. Опять же, через миллионы лет. Либо, действительно, есть в нашем существовании какой-то смысл и уж не в нашем понимании высший.
- Не очень поняла. Какой такой смысл?
- Навоз. - оскалабившись заявил я. - Разумеется, наш, вполне человеческий. Местами очень и очень радиоактивный, например. Но кому судить о пользе его или вреде для того, что будет после нас. Нам ли? И тогда выходит правильно мы живем очертя голову, пачкая в свое все, до чего дотягиваемся ручками своими загребущими. - я протянул алчно руки и пошевелил в воздухе скрюченными пальцами для наглядности.

Пожалуй, я перестарался тогда. Маринку даже передернуло. Впечатлительная она, тонкая. Юкка.




4.
Что ж, можно смело признать, что вылилась эта многодневная жара в мою депрессию. Я последовательно избегал Маринки, и других близких мне людей. Общался изредка и неохотно только с мало и вовсе незнакомыми. Отсиживался дома с выключенным телефоном. К двери не подходил. Много курил. И, конечно, думал и думал. Нельзя сказать, что мысли мои имели определенное направление. Нет. Тянулись они бесконечно и вяло, и горя в том не было, а лишь усталость порой, и тогда выбирался по вечерам побродить и глотал без удовольствия остатки дневного марева и гама. А если попытаться свести во что-то более или менее складное мои тогдашние размышления, то вольно им было, обессилев, падать перед некоею чертой, за которой начиналось уже форменное безумие. Едва разбираясь в собственных построениях, я неизменно приходил к одному - разрывы, прорехи в реальности, если угодно, в коих нет ничего такого, что можно было бы узнать и хоть как-то обозначить. Единственным, возможно определяющим признаком их, я полагал отсутствие течения времени. Дырки от бублика. Ячеи всеоплетающей сети. И раз уж добрались вы до этого места, то получите сполна - то, до чего я додумывался, совсем уж поперек вставало в моих мозгах: есть мысль при отсутствии головы, какой бы то ни было, слов и замысла. И некуда больше было ткнуть пальцем, хоть бы и в небо.
И Макс, потеряв надежду дозвониться мне или достучаться, влез однажды в раскрытое поутру окно и свесил с подоконника ноги в тайландских кроссовках.

- Так не пойдет. - объявил он отдышавшись. - В конце концов, я могу обойтись и без тебя. Но я не могу разбрасываться ценными кадрами в разгар сезона. Маринка не попадает по клавишам, а мы не попадаем в сроки с картами. Объяснись.

Я лежал в это время на полу, более прохладного места в моей квартире не было, пялился в потолок и... все, собственно. Больше ни чем не занимался. Пришлось подниматься и идти в кухню ставить чайник, из которого я выдул всю воду.

- Кофе будешь?.. - спросил я из кухни и не удержался, выглянул и с жалкой улыбкой присовокупил, - Где она?
Макс повернулся, посмотрел вниз, во двор, и показал туда оттопыренный большой палец.
- А зачем тебе? - гнусаво поинтересовался он и склонил голову набок.
Я шагнул к прихожей, прислушался и уловил все-таки еле слышное "тук...тук-тук" ее каблучков по лестнице.
- Ты меня еще берешь? - спросил я Макса быстро.
- ... Ну как тебе сказать... Ладно, я понял, не тупой. Машина завтра в шесть у офиса. Сегодня вечером жду у себя. - он снялся с подоконника и направился к выходу. - Кофе прихвати... Мыслитель чертов.
Макс отпер дверь и вышел, а я опустился на пол и слушал как совпадают Маринкины шаги со стуком моего сердца. Двух вещей мне хотелось одновременно - улететь в окно, сдирая о ветки деревьев кожу, и утонуть насмерть в зелени ее глаз. Летать я не умел. Когда она шаркнула туфелькой о порог, я поднялся и пригладил торчащие во все стороны вихры.
Она стояла в прихожей, смотрела на меня открыто и легко, как только она и умеет, и покачивалась мерно сумочка на длинном ремешке в ее руках. Маринка коснулась пальчиком моего подбородка: Колючий... Протянула мне пластиковый цветастый пакет и сказала:
- Там масло всякое, хлеб, яблоки... Завтракай, а я побежала на работу. Макс сердится, не успеваем... Зайдешь за мной после пяти?
Я кивнул, проглатывая комок со словами, которых так и не собрал воедино, она, качнувшись чуть с пятки на носок, повернулась на каблуках и вот уже опять за порогом. И утонуть тоже у меня не вышло. Зато я обнаружил, что голоден как никогда.





... пространство в котором мы живем. Среда. Измерение. Оно вокруг. Рядом. Везде. Есть. Его можно потрогать, ощутить, пережить... Окружающая меня действительность. Но есть другое.

Облака в высоком небе, солнечный блик отлетевший от стекла витрин. Бегущая по стеклу зигзагом капля дождя. ...Маринка смотрит в окно, а на щеке быстро высыхает светлая влажная дорожка. Локон стекает за ухо, бежит, струится во впадинке шеи и собирается у ключицы в завиток... Узор. Окружающая меня действительность вплетена в этот узор разноцветной нитью. Есть звук переплетен волосом тонким... колокольчик на ветру, шелест ковыля... Когда звуки остывают, они становятся ощутимы. Волокнисты. Деревья и травы, ткани живого тела - из них. Узор. Слово изреченное - имя - тело... На рисунок осядет пыль времени, вещество... Осядет, превращая узор в тело... Узор - вне. Beyond. Конец...

- О чем задумался?

Это Маринка спросила меня ночью, когда мы курили рядом на тахте, а за окнами неистовствовала луна. Полнолуние. Праздник безумия. Я помолчал немного, потом, вспоминая на ходу, прочитал:
- ...сквозь окна, в стену, боком, юзом - пьяна... пьяна... шизофреническая муза вошла... Луна...
Она лежала тихо и я понимал, что ей понравилось. Мне хотелось тогда делать все, что ей нравится. Я старался. Потому что утром я уезжал в горы.
- А еще?..
- Был потолок бел. На стол мотылек сел. Ветер волной лег - что-то шепнул Бог. ...Что-то сказал - там. Звездам, Луне... Нам.
- Что же шепнул бог? - включаясь в игру спросила Маринка.
- Если б я знать мог. - ответил я помедлив.
Маринка приподнялась, села спиной к стене, посопела и вдруг заявила:
- Все, хватит сидеть! Кофе хочу. Хочу большой толстый бутерброд, вот! Еще хочу тихую музыку и давай затопим камин. Думаю, господь имел ввиду именно это...
- Бутерброд? - я тихонько хихикнул, за что и полетел в следующую секунду на пол.
- Аэрофлот желает вам мягкой посадки! - фыркнула Маринка и бросила в меня подушкой.
Я стянул ее на пол вместе с постелью, аккуратно, стараясь не ушибить, и наклонился над ней, обнимая. Она билась как рыбка некоторое время, потом сдалась и уж тогда я поцеловал ее.
- Пойду варить тебе кофе... - шепнул я и поднялся. - И делать большой толстый бутерброд.
- Полежи еще немножко со мной... - негромко попросила Маринка.

5.

Машина, разумеется, стояла на месте, только трясло и подбрасывало. Ведь так всегда кажется, когда сидишь в кузове с брезентовым верхом и смотришь в дырочку как несутся мимо деревья и плавно поворачивается далекий горизонт. А сзади, уносясь пыльной струей, стремительно убегала дорога.
Сзади, уносясь пыльной струей, оставались дни и недели. А я был на месте, пытался сделать неведомый мне пока шаг, и впору было упасть на землю, как тогда, в парке, и замереть, но не падалось, ибо и упасть тоже нужно вовремя и умеючи. А ведь тогда я что-то пропустил, не понял. Но сумел. ...писать мелом белым по белой стене во тьме...
Где она, дорога эта, дорога, ведущая тебя туда, куда и хода-то не проложено, но он есть и его чувствуешь. Чувствуешь телом, как, бывает, дохнет из открытого летом окна просторами и степью. И не веришь глазам, что это город шумит там внизу; и смешивается в голове - что настоящее? И грань безумия до того близка и ощутима, что держишь себя за ворот, чтобы не шагнуть однажды вот так в ковыль с четвертого этажа, и продирает от мысли, что самое возможное, чего не ждешь - это самый ковыль и есть. Что оказаться по колено в нем - самое страшное для ума событие. И отступаешь, и пятишься, и буквально отрывается что-то проросшее в тебя извне. И долго еще саднит и ноет внутри. И лучшее, что можно сделать сегодня для себя, это не подходить больше к окну. Огромное, всеобъемлющее нечто заглядывает в тебя больно, и цепенеешь под этим взором... А если ему довериться?.. Если открыться. Если боль эта, не более чем вскрик поверженного ума.
Замечал, что свойственно человекам представлять ум свой чем-то свыше, над телом. Управителем и распорядителем чувств и ощущений. Беспристрастным кормчим. Увы, мой не радовал меня. Впадал в отчаянную истерику при одном лишь прикосновении к заповедной черте и уводил, уводил под любым приблизительным предлогом кривыми окольными тропами. Без умолку трещал привычные готовые лозунги, частил, семенил и притоптывал на месте, а порой и мчал сквозь собственные дремучие заросли прочь, прижавши уши и зажмурившись. И можно было бы заранее отвлечь его какой-нибудь безделицей, но состояния эти приходили неожиданно, где уж тут приготовиться. Но кое-что я все-таки придумал.

Андрей, сотрудник Макса и мой теперешний начальник, тот, что дремал сейчас рядом на куче ящиков с оборудованием, с тюками брезента и кошмы поверх них, рассказал мне однажды, что за миллионолетия геологических перемен некоторые участки земной поверхности не сдвинулись сколько-нибудь заметно, остались практически на месте. Что есть, например, в наших горах вершины, которые раньше были рифами древнего моря, царившего здесь необъятно, но море ушло, а они так и остались недвижимы, разве что вознеслись под самые облака. Сказал он буквально, что координаты их на местности не изменились с тех пор. Что-то сошлось тогда в моих размышлениях, соединилось и стало цельным. Если принимать мир льющимся вдоль линий неощутимого узора, сложность и неповторимость его - переплетением первозданного рисунка, то, да, должны быть места, узлы, откуда все струится и растекается, и собирается опять, и во времени эти места неизменны. Или, скорее всего, плещутся там волнами реки разных эпох, и нет какой-то одной. А на самом тонком уровне таких узелков не счесть, и увидеть их можно только выйдя из потока. Оказаться вне его, beyond. Тут-то и станет виден узор. Поэтому несло меня в кузове "ГАЗ-66" с ящиками, тюками, Андреем, умеющим сладко спать на чем попало в какой угодно обстановке и просыпаться мгновенно бодрым и свежим; несло к последней нашей точке, где мы должны были оборудовать на горе ретранслятор для связи рабочих групп с базой и другими такими же точками. Рифы, о которых рассказывал Андрей, были совсем недалеко от нее. И зачем-то я решил туда попасть.

Позже, когда мы с Андреем расположились на стоянке в ожидании вертолета, который должен был доставить нас на верхушку хребта, и я, распоряжаясь желудками нашими и продовольствием, нарезал соломкой картошку и овощи для салата, напарник мой завел разговор на темы касающиеся литературы и именно языка. Завел неожиданно, пользуясь, видимо, моментом и отношением моим к этой деятельности. Верно ли, спросил он, что в языке испокон веков заложен древний, давно утраченный нами закон управления, лучше, единения с силами природы, и что заклинания, и в правду могут вызывать бури и штормы, исцелять и поражать людей.
- Как ты думаешь, - спросил он меня, прикуривая от уголька, - что в слове может быть такого, сверхъестественного, что ли, почему вокруг этого столько разговоров?
- Почему ты сам заговорил об этом? Очень хочется управлять? Исцелять и поражать? - я улыбнулся и помешал на сковороде картошку. Надо сказать, что Андрей мужчиной был весьма спортивным, и его вечная готовность покорять все что угодно вызывала во мне изумление.
- Да нет, не поэтому... - возразил он и потянулся на подстилке. - Просто, - он лег на спину и мечтательно засмотрелся в вечереющее небо, - мне непонятно, как можно вызвать что-то, произнеся всего слово. Вот я скажу сейчас - туча, туча... Что она появится, что ли? Да хоть сто раз скажи, не появится. Я вот в фильме одном видел, маг там или колдун, встал вот так, протянул руки к небу и проревел что-то. И сразу ветер поднялся... Страшный ураган. Что он собачка, посвистел и тут как тут? Сказки все это. Только все равно интересно: ладно, допустим фантастика, а в книгах, между прочим, в старинных, что тоже выдумка? Почему и тогда, и раньше, и сейчас выдумывают одно и то же? Что-то в этом есть, не спорь. Дыма без огня не бывает.

Я и не спорил. Для нашего разговора особенного моего участия не требовалось, только присутствие, и картошке не грозило подгореть, ведь я заводной; но бред это все, если подумать, точно бред... Как нарочно все складывалось так, что думал я и думал о своем, поражаясь невольно нескончаемой веренице совпадений вокруг меня. Словно нужно было зачем-то увести мой рассудок с рациональной колеи. Я снял с примуса сковородку и поставил бронзовый кофейник, который вечно таскал с собой. Какой-то неуловимый аромат содержался в нем и переходил в любой напиток, что в нем готовился. Что за напиток готовился в моей голове и почему в моей, однако, перебегали по спине мурашки предчувствия чего-то, я такие перебегания люблю, и точно я псих и нарываюсь вечно. И надо меня держать от нормальных людей, от Маринки моей, на расстоянии и близко не подпускать....

1997г.
(незакончено)

[swift]

вспомнилось что-то. .. к нашим беседам о стране.
очень давнее. не судите строго. :))

* * *

Бездорожье кругом,
распутица...
Беспутная страна.
Преступница.
Разбитная девица
кабачная
Полупьяная,
полумрачная
Грязно тело,
да душа светится.
Было дело..,- вздохнет
и крестится.
По дорогам в грязь,
по ухабищам,
Да не по райским садам,
все по кладбищам.
Пьяным эхом гуднет
по околицам -
Было дело..,- вздохнет
и молится...

... А в снега...
Как невеста - белая.
Эх, страна ты моя,
оголтелая!
Испокон твоя
доля-долюшка
Направленье одно -
поле-полюшко.
Пей, гуляй... Да тоскуй,
где привалишься.
Мне с тобой хорошо!
Ты мне нравишься.
Ты мне голову кружишь,
бедовая...
Эх, страна ты моя...
бестолковая.
(87 г.)

и еще одно, тоже из давних. просто так.

Спал.
Звонят.
Встал,
Подошел,
Открыл -
Никого.
Ушли.
Куда, на ночь глядя, в такую погоду..?
Побежал,
Догнал.
Убедил,
Вернул.
Пока сидели
Вздремнул.
Все съели.
Поблагодарили,
Уходят...
Просил заходить.
Так с тех пор не заходят.
Чудаки.

(89)

и еще одно, на ночь глядя. :))

* * *

Он брел в февральскую пургу
И наклонялся под порывом...
Тогда мерещилось ему,
Что мир разнесся снежным взрывом,

Что нет ни улиц, ни мостов,
Домов, согретых желтым светом.
Что он Галлева комета
И круг вершит в пыли миров...

То, вдруг, из колкой круговерти,
Неясным, призрачным пятном
Бросал ему навстречу ветер
Виденье... Двое за столом

Сошлись в стремлении едином
Поладить мирно, навсегда.
Один окутан светом дымным,
Другой весь в черном. Сатана.

И между ними горстка зерен
Златится бледно на столе
И тот, который ликом черен,
Уж заикнулся о цене.

И даже слышалось в смятении
Как эти двое торг ведут,
Что цены вскоре возрастут
И спрос превысит предложение.

Но, слава богу, фонари
Еще встречались в белом мраке
И близко тявкали собаки,
И возвращали твердь земли.

Так, безучастный и бездумный,
В полубреду, он шел и мерз,
И ночь вокруг была безлунной,
И донимал его мороз.

А он гулял. Представьте, просто
Намаявшись от суеты,
Бежал от тысячи вопросов
В объятья стылой пустоты.

Есть теплый дом. И все в нем гладко,
Но только мучила его
Неразрешимая загадка -
Где-то теперь его зерно?

Чьей теплотой оно согрето.
Каким беременно ростком.
Или взаправду он комета,
Или, теперь уж, снежный ком.

Не знаю... Не берусь ответить.
Скажу лишь то, что видел там.
Я в парке был. И на рассвете
Нашел конец его следам.

Цепочка черная кончалась,
И дальше был нетронут снег.
Как лист бумаги. Тот же цвет.
И так же свят, коль не касалась
Его в сомнении душа.
...............................
И так была погода хороша.
Мороз и солнце...

[Au.gim]

Эх, Свифт... Не беседовать нам о прекасном с глазу на глаз. :Грустный:

[swift]

Эх, Свифт...

Что за пессимизм. : Может и придется еще.

[Au.gim]

Хорошо бы с друзьями да с глазу на глаз
Помечтать, погудеть ни о чём не заботясь.
Только денег вот мало... надо много на раз,
Чтобы пить и гулять то мгновенье не жмотясь.
TGI

[swift]

еще немного. :)
вы скажите, если перегружаю тему)

Этюд в серых тонах

... Широкая, мощеная плиткой аллея. Ветер раскачивает ветви. Ветер стремительно несет с запада тревожные тучи. Холодает с каждой минутой. Влекомый пыльной струей обрывок газеты, за ним нелепо кувыркается бумажный стаканчик от мороженного. Потемнело и свет словно припал к земле...

За окном шуршал дождик. Всего час назад были и ветер и пыль. Вот газеты не было. Клок грязной упаковочной бумаги волочился по дороге, пугая машины. Нет, газеты не было.

... вчерашняя газета. Вчерашний день страны уходил в небытие, оставляя опавшие листья вчерашних газет. Вот только она была живая, дышала, пульсировала каждой строчкой, каждой буковкой...

Пришли дожди. Мелкие, сыпучие как сквозь сито, дожди. Кажется, это воздух переполненный влагой сгущается, кажется дождь рождается прямо перед лицом. Дождь с утра. Дождь весь день. Вечером тоже дождь. Такое время.

... Нет никого на аллее. Непогода загнала всех в дома...

Тихо. Только изредка мокро прошелестит автомобиль. Тихо и спокойно. Сама вечность приходит с дождем. Небо похоже на потолок необъятной комнаты. Кажется дом теперь - весь мир. Дом. Люди в домах. Счастливые узники непогоды.

... почти молча. Будто кто-то обрек их на жизнь длиною в несколько часов.
... часы мелко сучили колесиками. Они деловито ткали Время. Добротное, грубоватое полотнище материи. Да и не Время даже - так, времечко. Денечки- ночки- суточки. Месячишко- годик-другой....
Нет, это неверный образ, плебейски высокомерный. А будет так : ... деловито ткали время. Добротное, грубоватое полотнище материи. Серое, без причуд и узоров, оно расползалось по комнате. Точка.
“ Почему, собственно, главные герои должны быть сплошь высокими и статными или, хотя бы, плотными и крепкими. Да, еще по-мужски привлекательными. С сединой там или без... Черта с два вам.” Он вернулся к карандашу и бумаге и набросал образ мужчины невысокого и не статного, подвижного, но не энергичного, а, скорее, с кошачьей какой-то ленцой. Который вроде и не знает, чего хочет, но всегда и везде определенно знает чего НЕ хочет. Упрямо не хочет, до раздражения окружающих, до... словом, легче убить. Это было конечно не все, но было уже на что посмотреть, когда он зашевелится, задышит, заговорит.
Он перечитал написанное, усмехнулся. “ Сейчас я вам положительного, ага... Положительного положите куда-нибудь. Возможно дальше. Не будет ангелов с мужественным лицом. В природе нет и у меня не будет.” Он отложил карандаш...

Он отложил карандаш. Стало тише. Нет звука дождя. И дождя нет. Высыпалась отсеянная порция, теперь набирается следующая. Мир за окном застыл. Не напряженно, не в ожидании. Легко. Природа мудра... Куда ей спешить? Сколько до и сколько после - разве важно. Важен миг. Вечно длящийся миг.

Сегодня серый философ
Размыл очертания. Пасмурно.
Серый философ поднимет посох,
Возденет руки - нет рук. Уже сумерки.

Нет и посоха. Это дождь.
Хоть не досуха, а выпал весь.
Хоть не холодно, а колотит дрожь.
Всюду Серое - голу-Нет, полу-Есть.

Многоцветная ткань материи
Вся повыцвела.
Вот и время-философ - Серое.
Выступило.

... Он вздохнул и прошелся по комнате. Постоял у книжного шкафа. Пробежал глазами по корешкам. “ Книга - это дверь. - подумалось ему, - Дверь в другой мир.” он представил себе тесную пустую комнатку, стены которой составлены сплошь дверьми. “ Водишь взглядом от одной к другой, не зная на какой остановиться. Наконец, выбираешь... Шаг, тянешь на себя, открывая. Эти двери не толкаешь. Вламываться тут нельзя. Поторопишься - свернется задверный мир, потускнеет. Унылой кладкой строк встанет перед тобой. Не пробьешься...”
За окном прогрохотал грузовик. Он отошел от шкафа и приблизился к окну. Пасмурное утро. “ Хорошо. “ - подумал он.
- Хорошо, - сказал он еле слышно.
Сидящая в кресле женщина подняла глаза. Темно-красное яблоко выскользнуло из ее рук и скатилось на колени.
- Что? - спросила она.
- Ничего. - ответил он, - Так.
Женщина помолчала и...

Собственно, не очень-то она и женщина. Молода. А так, конечно.

...- Странный ты. - сказала она, словно вынесла приговор.
- Да..? - почти не спросил он, - Это плохо?
- Плохо..? - она подумала, - Это странно... Странно, что я с тобой.
Он не оборачивался. Стоял у окна, прислонясь к холодному стеклу лбом. “ Лбом к холодному стеклу - льну...”- думал он.
- Знаешь, почему я с тобой? - спросила она.
- Знаю... Наверное.- он подышал на стекло.
- А я не знаю. Скажи?
- Если подышать на стекло, оно запотеет, затуманится, и уже неясно, что там, за ним. Может быть тебе нравятся туман и запотевшие окна?
Женщина молчала.
- Часы остановились...- сказала она.
- Они просто дошли наконец до конца. Вот и вечность наступила. - улыбнулся он.
- Тогда я останусь с тобой, можно? - тихо спросила женщина.
- Вечно? - спросил он.
- Сколько можно. Пока не умру.
- А ты и не умирай никогда, хорошо? - попросил он.
- Я попробую...
Он повернулся к ней, угодив во взгляд серых, с голубыми кристалликами, глаз. Подошел, плавно опустился на пол у ее ног. Прижался лицом к прохладным ее коленям. Нежно провел руки между ее спиной и креслом, обнял ее за талию и, положив голову на колени, закрыл глаза.
Время останавливалось, растягивалось, ползло по швам, разваливаясь и разливаясь серой, с голубыми кристалликами, легкой жидкостью. Женщина опустила руку на его голову, погладила висок.
И наступающая в мире вечность смотрела сквозь окно на их застывшие в сумерках комнаты фигуры и растворяла вокруг них пространство и материю, погружая все в небытие.

...- Дедушка, они умерли? - спросила девочка, придвинувшись невольно к старику.
- Нет, что ты! Они жили долго-долго. - успокоил девочку старик.
- А они были? Или ты всё это выдумал? - строго спросил мальчик, кидая горсть листьев в огонь.
- Выдумал... Но не всё. - ответил внуку старик и погладил его по голове. Он смотрел как стелится голубой дымок костра, как он смешивается с туманом, укутывающем деревца небольшого сада. Одиноко висевшее на ветке позднее, темно-красное яблоко, сорвалось и, подпрыгивая, подкатилось к ногам девочки.
По песчаной дорожке сада к ним подошла молодая женщина.
- Дети, все уже на столе, - сказала она и, обратив укоризненный взгляд серых, с голубыми кристалликами, глаз на старика, покачав головой, добавила, - Папа, ты весь промок. Пойдем.
Уже на тропинке, старик обернулся, заметил оставшееся в жухлой траве яблоко, вернулся и, подняв, сунул его в карман...


Часы надо завести.

[swift]

Посвящается Олькиному коту. :)))

Придумай себе кота...

- ... Да...
- Алло, здравствуйте...
- Здравствуйте...
- ... Вы мужчина...Это даже хорошо... Вы не заняты сейчас?
- Н-ну... В общем, нет.
- Понимаете, мне очень нужно поговорить с кем-нибудь. - очень взволнованно.
- Хм... Давайте.
- В общем.. Господи, я посмотрела на часы. Ночь уже, первый час. Я вас разбудила...
- Да нет, я не сплю еще.
- ... - неловкое молчание.
- Я слушаю вас.
Вздыхает. - ... почему же так плохо все.. – еле слышится приглушенное всхлипывание.
- Да не все плохо, зря вы так...
- Да.. Конечно не все... Вы наверное женаты, извините, я... если...
- Да нет, ничего. Нет. Не женат. Подождите, я сигарету возьму... – слышно, как кладет трубку на что-то жесткое.
- ... ну почему я такая дура... - вполголоса, - Господи, какой я телефон набрала. Зачем... ... хоть бы кто-нибудь живой...
- Алло, я уже здесь. Я слушаю вас. - щелкает зажигалкой, затягивается сигаретой.
- Сколько вам лет? Подождите, что это я...Это неважно. Я слышу у вас молодой голос...
- Да, знаете, с голосом мне не повезло.
- Нет-нет, что вы! У вас нормальный голос... Просто мне очень нужно сейчас поговорить с кем-нибудь.
- А... Вы стоите? Или сидите? Сядьте, если стоите, мне неудобно сидеть в присутствии дамы…
- ... Х-хорошо... - садится. - Знаете, а с вами как-то полегче.
- Это ненадолго. - хмыкает.
- Почему? – удивленно.
- Опыт. - поясняет, - Мой личный опыт. Сначала легко, а потом начинается какая-то ерунда... Муть какая-то...
- Вы шутите, да?
- Да. Неудачно?
- Да нет. Нормально все.
- Тогда, я не шучу.
- Хм... Интересно, с вами действительно легче.
- Спасибо...
- Ну вот, я даже не знаю теперь с чего начать. И вообще, стоит ли.
- У меня во дворе живет кот. Он ничей. В смысле, наш, дворовой. Ему много, бог знает сколько, лет. Лично я кормлю его уже третий год. Мой балкон как раз напротив крыши соседнего дома. Метра три до нее. Когда я утром выхожу на балкон покурить, он появляется на краю крыши, смотрит на двор, на деревья, ну вокруг, в общем... И знаете, у него в глазах иногда отражается такой же вопрос - стоит ли? Он философ.
- Почему?
- Потому что потом, с таким же видом - стоит ли? - он лопает колбасу, которую я ему кидаю.
Девушка тихо смеется, - Хороший у вас кот.
- Замечательный. Я бы хотел такого друга.
- Да. ... Расскажите еще что-нибудь?
- Хорошо, только.. Давайте вместе пить чай?
- Как..?
- Ну вы ведь дома? Вы ставьте чайник на плиту и я поставлю. Вот и попьем. Идет?
- А... А что, давайте. Я никогда не пила чай по телефону.
- Ну тогда пошли ставить? Кто первый, а?
- Давайте. - с готовностью. Но чувствуется в голосе еще неловкость сомнения.
- Три, два, раз - побежали...
В телефонном пространстве слышен звук брошенных почти одновременно трубок. Одна, как и раньше, грохотнула по жесткому, другая, сорвавшись, повисла, раскачиваясь на проводе и задевая ножку журнального столика.
........
- ... Алло...
- ... - нет ответа.
- Хм... Значит я первый.
- Алло! - через полминуты.
- Да-да, я вас слушаю.
- Вы уже здесь? Значит я проиграла.
- Я жульничал. У меня радиотелефон... - нарочно звякает чем-то у трубки, - Вот теперь готово!
- Так нечестно.
- Я вообще жуткий обманщик. Тот еще тип. Вечно кого-то надуваю.
- Вы-ы... опять шутите? - недоверчиво.
- ... В общем, да. Нет у меня радиотелефона.
- У меня впечатление, что мы с вами знакомы сто лет.
- Это бывает.
- Вы мне обещали что-нибудь рассказать...
- ... - задумывается, - Ну что ж... Слушайте. Жил да был один человек... Да, вы замечали, что когда говорят один человек, все, почему-то, имеют в виду мужчину?
- Я не думала об этом, но, конечно, это же ясно. Хотя.. Нет, ничего не ясно.
- Так вот. И все же просто один человек. И была у него одна мечта. Вообще-то, может, конечно, и не одна. Но одна была самая главная! Он очень-очень хотел влюбиться. По-настоящему. Не так, не на время, а на всю жизнь... Вот, и каждое утро он вставал очень рано и выходил бродить по городу. Все надеялся, что однажды встретит, увидит и .., сами понимаете, с первого взгляда и на всю жизнь... И что-то не шло у него, не получалось. То ли этот человек напрягался сильно, то ли привередничал - а вдруг это не то, вдруг только кажется, минутное... - голос умолк и послышалось шуршание.
- А дальше? - заинтересованно.
- Дальше, э-э... сейчас... – и, уже говоря с собой, - в куртке еще полпачки было. - Сейчас... У меня сигареты кончились... Да, а вы чайник проверьте пока, хорошо?
- Ой, я и забыла. Хорошо.
..........
- Я уже здесь. ... Алло... - слышно как помешивают в стакане ложкой.
Шаги.
- Да. Алло.
- Нашли?
- Да.., э-э, еле нашел. Не в куртке.
- И что человек?
- ... И вот, однажды он точно почувствовал, всей душой - оно! Свершилось. Думаете он стал самым счастливым на свете человеком?
- Разве нет? - задумчиво.
- Самым несчастным. Неразделенная любовь, знаете? Жуткая вещь.
- ... Да уж знаю. - тихо и не очень ясно. -Удивительно. Вы сейчас почти... Да, а что стало с этим человеком потом?
- Намучившись изрядно, он решил вообще больше никого не любить. Ему это показалось больно и несправедливо.
- Это, и в самом деле, больно и несправедливо... А потом? Что было потом?
- Да дурак он. Теперь он каждое утро кормит на крыше кота.
- Вы... Вы это о себе рассказали?
- Да нет. Про всех. А больше про кота. Он в этой истории самый умный. С вопросом «стоит ли?» в глазах он лопает колбасу и не делает никаких поспешных выводов. Коты, они вообще никогда никуда не спешат.
-... Вы... - сомневаясь, - Вы... - все-таки не решается. -... Чай уже пьете?
- Нет. Сейчас схожу налью.
- Давайте, а то нечестно получается.
..........
Сама с собой.
- Все правильно... Вот я дура... Идиотка... Раскисла... Позвонила невесть кому.. - вздыхает.
- Я пришел. Вы какой чай пьете?
- Не знаю. Вроде индийский.
- Я люблю цейлонский. Аромат... цвет... все такое.
- Можно я вас спрошу? Вы не подумайте, я... В общем, можете не отвечать. Вам хорошо живется?
- Я люблю жить. Всегда. Когда хорошо бывает и когда плохо. По-моему, это чертовски интересное занятие - жизнь.
- Вы... Только ничего не подумайте ... У вас есть кто-нибудь? Ну-у, женщина... Только вы не подумайте...
- Н-да.., задали вы мне задачу... Нет. То есть они бывают, конечно, но что-то у меня с ними не клеится. Я уже привык.
- Почему?
- Почему привык?
- Нет, почему не клеится?
Вздыхает. Покашливает. Отпивает чай. Хмыкает.
- Вкусный чай по телефону, да?
- Вы мне не ответили. Не хотите? Конечно, я не могу настаивать, извините... Нет. Не надо, не отвечайте, я не права. Я не должна была спрашивать. Извините.
- Вам плохо, да?
- Теперь уже лучше. Спасибо вам. Извините, если я... если я... Ох, я не знаю что говорить.
- Не надо ничего говорить. Я знаю, что бывает плохо. Хотите, я вам посоветую?
- Хочу...
- Когда бывает плохо - научитесь быть одна. Может быть, конечно, придется потом кормить на крыше кота, зато жить интересно.
- Вы эту историю выдумали или это правда?
- Выдумал. И это правда. И разговор наш с вами, тоже выдумал.
- Как это? А я... Ведь я есть..? - очень тихо и неуверенно.
- Когда хорошо выдумаешь, получается правда. Многие верят. Я придумал весь наш разговор. И вас тоже...
- ..Понимаю... Вот поэтому у меня такое странное ощущение все это время. Знаете, о чем я сейчас думаю?
- Конечно знаю. Вы думаете - жаль, что всего этого не было.
- ... да... - совсем тихо, исчезая. И смолкает белый шум пустой телефонной линии, и повисает тишина.
А в доме пропадает серый мышиный запах пустоты и одиночества.

Придумаю себе
Кота.
С опалинкой.
Бесноватого.
Да со смертинкой в глазах.
Хищного.
Посажу его рядом.
Лохматого.
Если в дом заберутся
мыши.

1993г.

[Au.gim]

Свифт, сам написал, или автор другой? Занятная история, но скучновато.

[swift]

Это мое. Ну, сорри. :
Оно ночное по настроению.

[Au.gim]

Здорово А для себя пишешь, или печатался где-то?

[swift]

Не знаю я для кого и для чего :)))) :
Я немного писал для газеты - очерки, зарисовки. Но это было давно и не в России. И небольшой сборник небольшим тиражом одно литературное общество издавало, тоже давно и не здесь.
С конца 90-х ничего не пишу. Надеюсь, что пока не пишу. :

[Au.gim]

Я тоже надеюсь.

[swift]

Время сошествия звезд


Луна, чуть ослабленная шторками из узких полосок вьетнамского тростника, висела, блистая в своей полноте, в ясном полуночном небе. Звезды, вечные спутники мореходов и путешественников, переливались в струях воздуха, поднимавшегося от нагретой за день земли. Долгожданный, свежий до опьянения, весенний ветер вливался сквозь раскрытое настежь окно в мое жилище. Я сидел в кресле у окна, задрав ноги на подоконник и наслаждался. Это был какой-то экстаз. Не исключаю воздействия полной луны на психику душевнобольных. Не исключаю. Со мной творилось нечто подобное.
Омытая свежей прохладой память, выдавала картины моего прошлого с предельной ясностью. Кажется, мог бы вспомнить все, если б захотел. Это было удивительно. Похожую лунную ночь довелось пережить мне однажды на море. Спокойное, разлитое до края Земли бездонное море, мягкий рокот гальки в прибое, звонкий смех девушки... И ветер. Непрерывно летящий с моря ветер. И, рассыпанные щедро, влажные звезды и..., словом много всего. Вышла бы “ Лунная история” или что-нибудь в этом роде. Но память девица капризная, ее нельзя приручить. Она подсунула мне эпизод из той, далекой теперь ночи, смысл которого дошел до меня только сейчас. Это случилось в одном курортном городке в начале 80-х.

-... Юль-ка! Юль-ка! - орали мы хором, стоя у края клумбы под окнами небольшого двухэтажного корпуса. Мы - это Виктор, Марина, Гора-Егор и я - все провинциалы из разных городов родного, теперь почившего в бозе, Союза. То ,что мы были провинциалы, оказалось весьма удачно.Во-первых, мы не заносились друг перед другом, а во-вторых, догадайтесь сами... Ну конечно, только провинциалы, не испорченные югами, могли вкушать и вкушали уж, поверьте, всю прелесть бархатного сезона на Черном, уже давно кинематографически усвоенном, море.
- Юлька! - прогорланили мы еще раз, прежде чем на балконе появилось очаровательное - пусть простят мне остальные женщины мою пристрастность - создание девятнадцати лет из Воркуты.
- Н-ну как?! - осведомилось оно с высоты своего совершенства и со второго этажа.
Чего уж там, она мне нравилась. И Горе тоже. Но у меня шансов было больше, ведь он молчун, а я нет. Снисходя к нам по винтовой - милая причуда строителей - лестнице, Юлия призрачно сияла в лунном свете шелком длинного, до пят, приталенного белого платья.
- О-о-о! А-а-а! Ах! - завыли мы на разные голоса, выражая восхищение. Витя даже пытался упасть в клумбу, из которой я, нагнувшись, добывал для Юльки розу. И поэтому он упал на меня, а я на цветок. Это скомкало и цветок и впечатление, которое я хотел произвести. А Егор, подав даме ру-ку, получил лишнее очко.
- Куда пойдем? - кокетливо спросили нас девушки.
Танцы уже кончились и мы решили погулять по центральной аллее и уж потом, разбившись на пары, идти к морю. Попробуйте разбить пять человек на пары и вы узнаете, сколько нам пришлось гулять.
Отступая назад, расскажу как мы перезнакомились. На второй день пребывания в доме отдыха, в столовой появилось объявление:
“ Желающие совершить поход в горы, сбор возле столовой в 10.00. Адмистрация.”
Пришло чуть больше десяти человек. Двенадцать. Пятеро молодых, включая меня, две подруги-“шестидесятницы”, супружеская пара с огромным биноклем и еще большим термосом, мужчина неопределенного возраста с очень румяным лицом - позже я догадался о природе его румянца и постоянно приподнятого настроения - и наша.., наш.., вот задача... Наша женщина-культмассовик! Да, еще был один неясный старик. Я про себя так и назвал его - Неясный Старик. Держался он немного отстраненно, но не с вызовом и уж не от скромности, точно. Мне он напоминал персонаж второго плана из хорошего фильма. Режиссеры вводят такую роль в тех случаях, когда, кроме очевидного, намекают на скрытый смысл картины. Одним словом, что-то неясное. Во время этого похода мы и сплотились вокруг...меня. Нескромно. Но это правда. Я был немного старше, наивно названные горами холмы с буйной растительностью дали мне, уроженцу поистине горных мест, великолепное преимущество и, кроме того, я знал песни “шестидесятников” и тем завоевал расположение и массовички, и двух подруг, и...Юлькино. Но это было все. В остальном я не преуспел. Я не стал вожаком, только равноправным членом нашей пятерки. С того дня мы держались вместе, отзываясь на все попытки администрации разнообразить наш отдых. Мы совершили все предложенные экскурсии, однажды даже предприняли самостоятельную вылазку в горы и попали под дождь. Когда Юлька перестала чихать, мы поклялись на гороховом супе в горы больше не ходить, а бывать на море. Чему и отдавались с упоением и даже отпиванием от моря во время купания в шторм.
Что же до того вечера, то, возвращаясь к нему, скажу, что Гора-Егор, после шестого по счету рейда вдоль аллеи, сдался и пошел спать. Разбиться на пары стало несложно.
Мы шли с Юлькой по тропинке, спускаясь к пляжу, я рассказывал что-то веселое, она смеялась. Ночь обступала нас со всех сторон, приближая друг к другу. У моря Юльке пришла в голову мысль, которую я вынашивал уже несколько дней.
- Давай искупаемся ночью! А?! - предложила она и я замер от восторга, - Я даже купальник надела. Давай?!
- Давай, ага. Ну. - я чувствовал легкое разочарование по поводу купальника.
Искрящаяся в свете луны и звезд вода... Нет. Звезды просто отражались в ней, но это тоже прибавляло к воде немало. Море было фантастическое, Юлька в нем, тем более. Мы плыли рядом к луне и ее отражение прыгало как мячик на волнах. Мы плескались и брызгались у берега, и вдали слышался, вторящий Юлькиному смех Марины. Они тоже купались. Я подумал еще спросить у Виктора, как. С или без. А потом, когда, разрезвившись, Юлька ударила ногу о камень, я вынес ее мокрую и блестящую на руках и, наконец-то, поцеловал. В первый раз. Забегая вперед, скажу что и в последний. Потом я проводил ее, очаровательную и притихшую, в корпус и, не зная куда деваться от переполнявших меня чувств, вернулся к морю.
На берегу никого не было. Только я, море, луна и звезды. И ветер. Легкий ночной бриз шевелил волосы на голове и мысли внутри нее. Вы видели как просвечивает лунный свет набегающие на берег волны? Я видел. Зрелище. Я даже не услышал звука шагов по гальке за спиной. Тут бы и кончалась история, реши я назвать ее “Лунной”...
Когда я обернулся, высокая тощая фигура была уже совсем близко. Это был Неясный Старик и он шел прямо ко мне.
- Ну и как? - спросил он, подсаживаясь, словно все окружающее было творением его рук.
- Здорово. - ответил я, давая ему место рядом на камне.
Неясный Старик промолчал и протянул мне сигарету. Я взял и мы закурили.
- Неужели, это все просто так? - спросил я.
- Что? - переспросил он, щурясь на луну.
- Все это. - Я обвел глазами небо и море и процитировал, - Среди звезд Луны пятак. Ярко светит. Просто так.
- Я видел как вы купались. - вместо ответа сказал старик. - Было красиво.
Я молчал, ожидая ответа, а может вовсе и не ожидая, а прислушиваясь как колошматится о грудь сердце, словно глупая птица. Старик поманил меня пальцем и шепнул:
- Голышом?
Я отрицательно качнул головой.
- Жаль, - отозвался Старик, - было бы органично.
- Чему? - спросил я, мысленно с ним соглашаясь.
Он повторил глазами мое движение, - Всему этому. Это все не просто так, поверь.
- Было бы грустно. - опять согласился я, думая о своем.
Временами мне казалось, что не было этих многих и многих миллионов лет, что вот он мир, расстилается предо мной, такой же новенький как и тогда, в час творения. Сколько существ переплескалось в волнах вечного моря, радуясь жизни... А мир взирал на них бесстрастно, пребывая вне времени.
- Это было бы органично всему этому. - повторил Старик. - Как дети этих звезд...
Я невольно поднял глаза на небо. Мириады колючих точек висели надо мной, теснясь, смотрели сквозь с трудом вмещающее их небо вниз, на нас, на наш мир. И одна из них чиркнула по небосклону.
- Вы видели? Звезда упала... метеорит. - поправился я.
- Видел. Звезда сошла. Чья-то душа...- он так и сказал: сошла. Я никогда раньше не слышал, чтобы так выражались. Но мне понравилось.
- У тебя есть душа? - спросил Неясный Старик, видимо, заводя какую-то важную для него тему.
Вспомнив про сердце-птицу, я решил что, наверное, да, есть.
- Наверное есть. - подыграл я Старику. Я угадал. Ему не нужен был мой ответ.
- Найди на небе звезду, которая ярко вспыхнет, когда ты на нее посмотришь. Заметь, если она пульсирует в такт твоему сердцу - это она. Твоя душа. Следи за ней всегда когда можешь. Когда она упадет - это будет значить, что ты умер.
- Я, наверное, и так буду знать. Без звезды. По ощущениям.
- Не всегда, юноша. Не всегда. - Старик задумался.
Я не мешал ему, думал о том, что если звезде мигать в такт моему сердцу сейчас, то это может привлечь чье-то внимание.
- Ты знаешь, - начал наконец Старик, - есть много объяснений нашей связи со звездами. Я верю в одно. Звезд на небе столько, сколько живых душ.
- Но ведь сейчас живет очень много людей, больше чем звезд на небе. Видимых.
- Значит не все имеют душу.
Дальше он рассказал мне, что, если не заботиться о душе, она покидает тело. А тело остается. Но пустая оболочка. Способная есть, пить, размножаться и очень, очень заботиться о себе.
- Живой труп? - подсказал я.
- Похоже. И внешне это почти не заметно.
- А душа, что же, исчезает бесследно? - вновь спросил я.
- До следующего воплощения. И так до тех пор, пока разовьется. И сможет жить без тела.
Это было похоже на древнебуддийские предания, которыми я интересовался. Я решил выслушать его до конца.
- Когда люди больше обеспокоены физическим существованием, они сами того не замечая, теряют смысл жизни. И пустота, которая образуется внутри, гложет, изъедает их. Они совершают бездумные, иногда жестокие поступки. Их жизнь становится трудной, они начинают болеть.
- Я знаю несколько вполне бездушных, по признакам, людей, но весьма здоровых. И даже очень.
- Болезни бывают разные. Злоба, зависть, жадность, глупость, наконец... Много разных болезней.
- То что вы говорите, многое может объяснить, но звезд не становится меньше... - попытался я возразить ему.
- В истории человечества бывали времена, когда сходили звезды и небо меркло.
- А потом? - спросил я.
- Потом... Ничего особенного. Люди ведь продолжали рождаться и невостребованные души поселялись в их тела. И после упадка человечество переживало расцвет.

Тут надо бы сказать, что слова Старика врезались в мою память. Не врезались. Они утонули в ней. Бесследно. Я ухаживал за девушкой, мне было не до этого. И вокруг было столько умных, добрых, безумно талантливых людей. Начало 80-х...
Они всплыли из памяти только теперь. И когда я смотрю вокруг, на наш мир, мне кажется иногда, что наступает Время Сошествия Звезд. А мы этого не замечаем и живем. Тогда, дождавшись вечера, я смотрю в небо и проверяю, на месте ли моя.

Добавлено спустя 20 минут 12 секунд:

Сюжет для сценария

Идет по улице человек. Мужчина. Он торопится, почти бежит. Бежит, нелепо закидывая ноги, иногда оглядывается, словно ищет кого-то в городской суете. Прохожие, которых он задевает плечом, смотрят ему вслед недоуменно и, продолжая свой путь, почти сразу забывают о нем. Он не замечает их, не замечает их взглядов. Он споткнется и упадет. Неловко упадет на мокрый асфальт... И с этого момента, в его жизни наступит неожиданный поворот. А может, не с этого, а с другого... кто знает?


- Машенька, ну нельзя же так! Ну почему ты раньше не говорила?! Черт знает что, ей богу.- Александр Данилович метался по кухне, хватаясь за кухонную утварь, переставляя ненужно посуду, словом, он был расстроен и растерян.
- Не гневи господа, папа.- девушка в джинсах и грубом свитере открыла форточку и, решив что теперь уже нет смысла таиться, закурила сигарету из пачки отца. Скрестив руки на груди, она с отрешенной отчаянностью затягивалась и выпускала дым в форточку.
- Почему?- отец все еще не замечал курящей дочери,- Как это я гневлю?
- Бога и черта поминать вместе грешно...- голос Марии звенел как норманнский клинок.
- Что это такое?!- Александр Данилович застыл посреди кухни и, наконец, опустился на стоящий рядом табурет.
- Ты куришь.- объявил он устало,- Давно?
- Не-а,- Маша повернулась к отцу.- Все равно, надоело прятаться. Я не маленькая уже.
- Мать знает?- спросил Александр Данилович
- Ей не до меня.- и подражая голосу матери, Маша подняла голову к потолку, сложила перед собой ладони и зачастила, -Я еще не старая женщина и мне важно иметь внимание от мужчин. Когда ты выйдешь замуж, разведешься, вырастишь дочь, вот тогда ты меня поймешь! Я хочу быть счастлива. Я заслужила это!
Маша затянулась в последний раз сигаретой и выбросила окурок в окно. Александр Данилович, склонив голову набок, наблюдал за дочерью, огорченно хмурил светлые брови и в душе очень переживал.
- Вот так-то, папочка. Надеюсь, ты меня понимаешь. С мамой я жить не могу. У нас с ней разные точки отсчета. Поэтому, я и решила перебираться к тебе. Ты тоже куришь - вот и будем вместе перекуривать наши неприятности.
- У тебя есть что-то еще? По части неприятностей...- Александр Данилович подозрительно разглядывал дочь.
- Пока нет. Разве что...- Маша посмотрела на отца- он встревоженно замер,- нет, больше ничего. Пока все.
- Так. И скоро ожидаются?- спросил он.
- Не знаю. Пап, хватит об этом. Хочешь, я приготовлю тебе что-нибудь?
Александр Данилович встал и повернулся к мойке.
- Тебе прийдется делать это каждый день.- объявил он,- Минимум два раза, по выходным - три, если ты решила остаться. Мать знает, что ты ушла ко мне?
- Наверное нет. То есть, нет, я сказала, что ушла к Павлу...- Маша осеклась.
Александр Данилович снова осел на табурет.
- Выкладывай.- потребовал он,- Подожди, дай мне сначала сигарету. Кстати, пепельница стоит для того, чтобы окурки бросали в нее, а не за окно. У нас старый дом, старый двор и старые люди. Все они не привыкли к мусору. Они жили еще в те времена, когда было принято жить в чистоте. В принципе.- Александр Данилович закурил и придвинул пепельницу к себе.
- Итак, я слушаю.
Мария слушала отца, что-то прикидывая в уме, и, видно, нашла подходящий ответ. Она невинно улыбнулась и сказала:
- Да так, пап. Ну, есть один парень. Мы с ним встречались немного. Я в нем ошиблась.
- Без последствий?- Александр Данилович не отрывал глаз от кончика своей сигареты.
- Па!- с искренним упреком воскликнула Маша,- Ну как ты мог подумать?! Ну, ты даешь...ну, ты вообще...
Девушка отвернулась к окну.
- Как я могу? Могу. Увидев что ты куришь, я делаю вывод, что ты считаешь себя вполне взрослой. А взрослым, как ты знаешь, свойственно...э-э...
- Интересный у нас разговор получается. Ну-ну!
- Разговор взрослых людей.
- Нет, папа. Нет.- Маша тряхнула головкой, желая прекратить эту тему.
- Ну, что ж. Звони матери, поживем-увидим.
Мария вышла из кухни и села за письменный стол в комнате, на котором стоял телефон. Она, колеблясь, сняла трубку, набрала номер. Дождавшись когда на том конце ответят, она прикрыла трубку ладошкой и, помолчав, осторожно повесила ее. Уперевшись руками в подбородок и наклонив голову, Маша задумчиво посмотрела на стол отца. Начатая страница лежала перед ней, исписанная мелким отцовским почерком; оставленный карандаш прикрывал последнюю строчку. “ Интересно, интересно,- подумала Маша,- что это он писал до моего прихода? ...часы в холле остановились в половину шестого.., так, ага,... снял мокрый плащ и кинул его на стойку портье. Ну, папа, никак детективчик завернул. Силен.”
- Пап!- позвала она,- Па-па!
- Чего тебе?- Александр Данилович появился из кухни с чашкой, над которой вился парок. В комнате запахло кофе.
- А что ты пишешь, а? Слушай, я тоже кофе хочу.
- Так... кое-какая идея появилась,- он подошел к столу, сгреб листок бумаги и сунул его в папку. В папке было уже около десятка листков.
- Детектив, а? Он устало снял мокрый плащ и кинул его на стойку портье... Про ихнюю жизнь, да?
- Про ихнюю, про ихнюю. Любопытной Варваре на базаре, знаешь, что оторвали... Матери позвонила?
- Позвонила.- девушка вздохнула.
- Тогда займись чем-нибудь...- рассеянно произнес Александр Данилович,- Постой, и что она тебе сказала?
- Что сказала, сказала, что я неблагодарная свинья- это раз,- Маша загибала пальцы,- еще сказала, что я вся в тебя - это два, и...- она задумалась,- да, и что, раз я так решила, то она снимает с себя всякую ответственность - три. Вот.- Маша показала пальцы отцу.
- Н-да?- с сомнением спросил Александр Данилович.
- Угу.- подтвердила девушка.
- Ну, посмотрим, что из этого выйдет. Теперь, брысь отсюда. Посуду, что-ли, помой...- его взгляд вновь стал рассеян.
Маша нехотя встала из-за стола и уютно устроилась в кресле с ногами.
- Я здесь посижу.- сказала она.
- Давай...- Александр Данилович туго переваривал случившееся.
Он сел за стол, покосился на дочку и пододвинул к себе папку. “Кой черт, какой там детектив. Сегодня точно не пойдет. Д-да.- вяло думал Александр Данилович,- Господи, а что я скажу Вере? Вера, скажу я...Нет. Верочка, милая, у меня поселилась дочь. Так что, давай встречаться на твоей территории. Тьфу! Оборот, однако. Что-то тут не так. Что-то Маха темнит. Ну, да ладно, поживем-увидим.”
Резкий телефонный звонок отвлек Александра Даниловича от его мыслей.
- Да.- сказал он, сняв трубку.
- Это я.
- Рита?- Александр Данилович посмотрел на кресло. Кресло было пустым. Никаких следов Марии.
- Да, это я. Слушай меня. Ты, в конец, испортил своей либеральностью нашу дочь. У нее нет ничего святого. Она обхамила меня, как могла, хлопнула дверью и отправилась жить, как ты думаешь, куда?
- Собственно, я догадываюсь,- успел вставить в эту тираду Александр Данилович.
- Он догадывается! Она ушла жить к мальчику. Каково?! Соплячка. Не удивляйся, если она принесет тебе в подоле внука!
- Почему мне? - по инерции поинтересовался Александр Данилович. Кое-что он уже начинал понимать. Он прислушался. Маши не было слышно.
- Что у вас произошло?- спросил он.
- Я вчера вернулась с дежурства...
- Разве у вас бывают дежурства?
- Почему я должна перед тобой отчитываться?! Ты что думаешь...
- Я ничего не думаю, продолжай. Ты вернулась, и...
- Когда я зашла в кухню, из комнаты Марии пулей вылетел какой-то тип. Он одевался на ходу... И это в семь часов утра! Он так саданул дверью, что прийдется замазывать штукатурку. Естественно, я спросила Марию, что это значит. Она, в ответ, так наорала на меня, что у меня разболелось сердце. Ты должен помнить, что у меня больное сердце...
- Я помню. Где же она ночевала сегодня?- Александр Данилович почувствовал под ложечкой неприятный холодок.
- Она заперлась в своей комнате, не пошла на занятия в институт, а сегодня утром заявила, что уходит жить самостоятельной жизнью. Она, видите ли, не хочет мне...- бывшая жена Александра Даниловича замялась,- портить жизнь.
- Ты знаешь этого парня? Телефон его или адрес...
- Они вместе учатся. Так вот, ты должен найти ее и объяснить, что с родителями нельзя себя так вести.
- Хорошо. Я тебе потом позвоню.- он положил трубку и рванулся в кухню. В кухне Маши не было, а из прихожей, по полу, тянуло сквозняком. Без тапочек, босиком, Александр Данилович выбежал, в раскрытую настежь дверь, на лестничную площадку.
- Маша!- позвал он в пролет,- Мария, вернись!
Ответа не было. Тихо, только со двора доносились крики детей.
Александр Данилович вернулся в квартиру и закрыл дверь. На кухне он закурил у окна, высматривая в глубине двора Машу. Солнце скрылось за соседней многоэтажкой, и во двор выливались из подвалов сумерки. Александр Данилович мысленно прошелся по поводу многоэтажки, навсегда укравшей у него закат и тишину, помянул архитекторов, загоняющих людей в клетки панельных квартир, и, как водится, вздохнул о былой, уютной атмосфере старых дворов.
“ Куда ее понесло? Надо выйти на улицу. Поискать.”- решил Александр Данилович и, потушив сигарету, стал одеваться.
Вообще, его редко называли по имени отчеству. На работе, в редакции, звали, в основном, Данилычем. Соседи - кто постарше - Саша, а молодые - дядя Саша. Зарплату же он получал, подписываясь у фамилии Сотов. Жена, правда, иногда, когда на нее находило что-то вроде нежности, звала с интонациями, как кота: Со-о-тя... Сотя, иди кушать... Сотя, сходи за хлебушком...
Когда Сотов вышел во двор, было уже довольно темно. Единственный уцелевший после летних каникул фонарь, горел мерцающим, лиловато-синим светом ртутной лампы и не освещал, кроме себя, почти ничего.
Сотов пересек, оглядываясь, двор и направился на проспект. По проспекту ходил, вернее, иногда неохотно ходил общественный транспорт и, если Мария не пошла пешком, искать ее следовало на остановке. Александр Данилович шел по тротуару, заглядывая в окна лениво волокущихся, редких троллейбусов.
На остановке, под нелепым, похожим на гигантский, с овальными дырами ломоть сыра, козырьком, на деревянной скамеечке, тискалась какая-то парочка. Сотов, на всякий случай, подошел ближе и присмотрелся. Девица была в короткой юбице.
“ Уехала,- решил Сотов и повернул к себе.- Позвоню Рите и аккуратно выясню, не появилась ли Машка. Если да, выпью чая и переберу, наконец архив. Ну, за раз, конечно, не переберу - так хоть начну.” “ А если нет?!- ехидно включился внутренний голос,- Если нет, что ты, интересно, будешь делать, а?”
Александр Данилович не знал и, поэтому, решил не ввязываться в бесполезный спор. Внутренний голос Сотова был, на редкость, словоохотлив и неутомим. Всякий раз, когда он, Сотов, позволял втянуть себя в диалог, то, в итоге, заходил в тупик и оставался там в полном одиночестве. Внутренний голос, с повадками Ивана Сусанина, бросал Сотова в дремучей чаще безысходных мыслей, считая это своим гражданским долгом.
“ Она еще ребенок,- не отставал голос,- а дети ведут себя неразумно. Вот, ты думаешь об этом Павле. Зря! Она к нему не пойдет. Машке не понравилось, что он сбежал. Ты хоть знаешь ее друзей? Молчишь. Что ты вообще знаешь о своей дочери?”
- Ну-ну...- пробормотал Сотов,- слишком похоже на Риту. Через чур похоже...- несмотря на нарастающую тревогу, он улыбнулся.
- Дядя Саша! Дядь Саш...- услышал Александр Данилович, входя в подъезд. Он вернулся на крыльцо и посмотрел на балкон второго этажа.
Сын Шумихина, Сережка, перевесившись через перила, обращался к нему.
- Дядь Саш, вы Машу ищете?
- Да. Ты ее видел?- спросил Сотов.
- Она в соседний двор ушла, я видел. Сначала посидела минутку на лавочке, потом пошла. Может к Тане, а?
- К какой Тане?- спросил Александр Данилович, чувствуя некоторое облегчение.
- Ну, к Тане, из 31-го дома, однокласснице. Они ведь дружили, пока Маша здесь жила. Пока вы не это...- Сергей не закончил.
- В какой квартире она живет?- Александр Данилович решил сходить к школьной подруге дочери.
- С дядей Сашей, с кем...- кинул Сережка недовольно, обернувшись к балконной двери,- В двенадцатой, дядя Саша.
- Спасибо, Сережа.- поблагодарил Александр Данилович и, пригнувшись, скрылся в кустах живой изгороди, где была знакомая с детства лазейка в соседний двор.

У Тимофеевых никого не было дома и Сотов решил подождать. Скоро, высокая белокурая девушка, с батоном в полиэтиленовом мешке, прошла мимо него к подъезду.
- Таня?- окликнул девушку Александр Данилович.
- Да.- она остановилась и, присмотревшись, поздоровалась удивленно,- Дядя Саша, здравствуйте...
- Здравствуй, Таня. Маша моя к тебе не заходила?
- Ко мне? Нет... Вообще-то, я за хлебом ходила. А она собиралась?
- Не заходила... Слушай, а ты ее подруг знаешь каких-нибудь?
- Ну, так, не очень, А что?
- Да вот, понимаешь, Маша ходит где-то... Мать беспокоится, мне позвонила..,- невнятно объяснил Сотов и спросил,- А ее парня не знаешь?
- Какого? Последнего? Ой...
“ Ого.- подумал Сотов растерянно,- Так, спокойно. Еще рано делать выводы.” - У нее их много, что-ли?- спросил он, стараясь говорить спокойно.
- Нет. То есть, она же очень хорошенькая, и за ней вечно кто-то увивается. Но не в смысле... Вы не беспокойтесь. Она их просто терпит.- белокурая Таня тоже растерялась.
- Ясно. Я о том, которого Павлом зовут.- Александр Данилович постепенно приходил в себя.
- Из Машиного института, да? Я его не видела. Маша как-то раз звонила, мы с ней болтали, она и сказала.
- Хорошо. Спасибо. Да, Таня, если Маша к тебе зайдет или позвонит, скажи ей, что я ее потерял, хорошо? Пусть объявится, ладно? Ну, иди... Спасибо. Пока.
- До свидания, дядь Саш.

Когда он открыл дверь своей квартиры, телефон, дав последний звонок, замолчал. Александр Данилович повесил куртку, разулся и подошел к телефону. Он набрал Машин номер и трубку сразу сняли.
- Да!- выкрикнула жена.
- Это я. Маша не возвращалась?
- Нет. Ты что-нибудь узнал?
- Откуда. Только что пришел, мне надо было...
- Я испереживалась,- перебила жена.- А он ходит где-то. Тебе нет никакого дела до дочери. Отец называется...
- Постой, Рита, погоди...- но в трубке уже раздавались короткие гудки.
Александр Данилович мысленно сплюнул и повесил трубку. Едва он отошел, телефон зазвенел опять.
- Да,- ответил Сотов.
На том конце провода молчали. “ Машка!”- подумал он. - Маша! Это ты? Алло, Маша...
- Это не Маша.- послышался вальяжный женский голос.
- А-а, Вера. Ты извини...- начал Александр Данилович нахмурившись.
- Оригина-а-ально.- Вера не желала слушать, она желала говорить,- Честно говоря, я была о тебе лучшего мнения. Я прихожу, ты сам позвал, я не набивалась. И что? Никого нет дома! Я не девочка торчать под дверью, но все же решила подождать во дворе. Спускаюсь, слышу твой голос внизу. Но ты, кто бы мог подумать, заметив меня на лестнице, полез в кусты. В буквальном смысле. Ну знаешь...
- Вера...- сделал Сотов еще одну попытку.
- Тридцать семь лет Вера. Я давно догадывалась, что ты выкинешь что-нибудь. Но такое...
- Все?- устало спросил Сотов.
- Да. Это все.- отчеканила Вера и отключилась.
- Ну и слава богу.- проговорил Александр Данилович разглядывая зажатую в кулаке трубку.
Он отнес телефон в кухню, поставил на газ турку с водой, открыл холодильник и достал, начатую еще давно, бутылку армянского коньяка. Плеснул в чашку с остатками кофе, выцедил, морщась, и закурил.
“ Опротивело мне все.- Думал Александр Данилович, глядя перед собой,- Все. Работа моя ненужная, нелепые “романчики”, всегда одинаково начинающиеся и кончающиеся, тоже одинаково. Вечные, из-за этого, перешептывания за моей спиной опротивели. Статейки мои вымученные на злобу дня...” Он встал у окна и трибунно понес:
- Товарищи..! Нет, господа. Господа! В зоопарке тигру не докладывают мяса! Шахтерам по полгода не дают зарплату!!! Милиция обручилась с мафией!!! Сохраним природу, господа! Она нам еще пригодится. Тьфу!- в сердцах закончил он свой монолог и всыпал кофе в турку.
Когда кофе сварился Александр Данилович слил его осторожно, чтобы не взболтать, в чашку, кинул туда же два куска рафинада и, с чашкой и телефоном в руках, перебрался в гостиную. Вывалив из шкафа прямо на палас папки своего архива и прихлебывая кофе, он стал высыпать их содержимое. Десятки разрозненных листков и сшитых скрепками стопочек скоро заполнили все свободное от мебели пространство на полу. Сотов переползал аккуратно от кучки к кучке, кое-что бережно укладывал обратно в папки, делая карандашом пометки на обложке, многое громоздил бессистемно в большую кучу слева от себя, некоторое, едва начав читать, комкал в бумажные шары и кидал в корзину для бумаг.
- Ведь, писал же,- говорил он иногда, словно удивляясь самому себе,- даже не верится. А вот, это когда же... А!- и с задорной яростью мял, и комкал, и швырял, уже не стараясь попасть в переполненную, заваленную вокруг корзину.
“Настенька”- увидел он тоненькую, в полтора десятка листов, стопочку, скрепленную заржавленными скрепками. Чуть ниже крупного титула, было мелко приписано: Сюжет для сценария.
Сотов сбегал на кухню, вернулся с чашкой, в которой плескался коньяк и, высвободив место у дивана, сел, вытянул ноги, оперся спиной о диван и начал читать.
Совсем он забыл, оказывается, об этом своем опусе. Конечно, все это писалось давно и за раз. Вечер, ночь и еще, кажется, утро.
Немного автобиографичный рассказ о молодом парне, взятом со второго курса по приказу главкома, в армию. О том, как он, городской, студент, попал в САО - службу аэродромного обеспечения - в глубинке нечерноземной полосы. Как, весьма удачно, текла его армейская жизнь и как он встретил там девушку. Настю. Однажды, неся караул на вышке, он развернул зенитный бинокль, что запрещалось, вниз, на землю и, разглядывая окрестности, увидел, купающуюся в реке, нагую девушку. Дело было ранним утром, едва рассвело. Хороша армейская оптика, удалось увидеть даже лицо. Неотчетливо, но... Улучшив момент, в увольнительной, он подстерег ее у сельмага; так и начались их свидания. Иногда они встречались даже ночью, после отбоя. Она приходила в лесок, что у края взлетной полосы; он, нарушая устав, пробирался и, скользнув под “колючкой”, бродил с ней по лесу. Бывало, она позволяла себя целовать.
А, как-то раз, он дежурил в наряде, охраняя склад ГСМ. Ночь была ветренная и огонек сигнализации ограждения то и дело вспыхивал. Тогда, приходилось идти в темноте вдоль “колючки” и искать сухую ветку, принесенную ветром, и сбрасывать ее с проводов сигнализации. Другие ребята, в таких случаях, выкручивали слегка лампочку - аэродром не секретный и до ближайшей границы тысячи километров. Андрей, так звали парня, почему-то не решался сделать то же самое и, обходя заграждение, наткнулся на мужика. Тот тащил в канистре спирт со склада. Андрей бы арестовал его, как полагается, если бы не случай. Именно случай свел их - отца Насти и Андрея. Раньше они не встречались. Отец Насти сильно пил и она стеснялась приглашать своего парня домой. Мужик стал причитать: они с дочкой Настенькой одни, его посадят, и даже заплакал. Парень пожалел его, забрал канистру и отпустил. А на обратном пути его самого задержали с этой канистрой, и обернулось все трибуналом за расхищение. Парня отправляют в дисбат.
Тут Сотов, вспомнив что-то, задумчиво улыбнулся. Какой там дисбат. Все спирт тащили и продавали местным. Десять суток гауптвахты впаяли, и все...
Дальше, он попадает, так и не увидев больше Настю, под Красноярск на строительство плотины. Через год - полсрока по приговору - его вызывают на КПП. Парень приходит и видит Настю. Отец умер, говорит она, и теперь, кроме тебя у меня никого нет. Трогательная сцена встречи, опять свидания тайком ( строгости в батальоне никакой ), свидания неистовые, страстные. Они оба повзрослели за время разлуки. Повзрослела и их любовь. За два месяца до освобождения у них рождается дочь.
Сотов мечтательно закинул голову. “ Да-а,- подумал он,- надо же, как завернул. Если б у меня так... Все было. Настя была, гауптвахта, но мы так и не доросли с ней до настоящего. Ну дальше ясно. Он женится на ней против воли жутко интеллигентных родителей и не возвращается домой, остается работать на плотине. Они славно живут втроем, но он иногда мрачнеет, вспоминая родителей.”
Сотов пробежал глазами оставшиеся страницы и, взяв в руки последнюю, прочитал вслух:
- Мать и отец встречали их на перроне. Они стояли рядом. Напротив, тоже рядом, Андрей с двухгодовалой дочкой на руках и щуплая стройная Настенька. Она тревожно вглядывалась в лицо мамы Андрея, но не с испугом, а как-то отчаянно. Анастасия Павловна, пораженная взглядом девушки, взглядом, в котором она почувствовала силу и беззащитность любящей женщины, стушевалась и непослушными губами неумело произнесла: Здравствуй... доченька...
- Конец.- Сотов опустил страницу.
Еще некоторое время он сидел молча, глядя в пространство, потом поднялся, потянул со стола папку, в которую убрал подчитанный Машей листок, вынул содержимое, не глядя смял и бросил в корзину. Листочки с “ Настенькой “ он поместил внутрь, придавил зажим и, закрыв папку, аккуратно подписал: Настенька.
И он посидел еще за столом перед закрытой папкой, потом, прибрав кое-как бумаги, отправился спать.

Ночь прошла плохо. Скверная привычка спать на животе. Сотов подошел к зеркалу. Так и есть - физиономия перекошена на одну сторону. Как будто и не спал, а черт знает чем занимался. Круги какие-то под глазами. “ Собственно, почти и не спал,- он, считая, загибал пальцы,- ... три.., почти четыре часа. Мало. Раньше хватало... Старею.”
- Куда я будильник дел?- хриплым со сна голосом осведомился Сотов.
Он, кряхтя, присел и пошарил под диваном. Будильник валялся на боку циферблатом вверх.
- Мать честная! Семь пятнадцать. Я же к Машке в институт должен бежать!- воскликнул он,- До занятий надо перехватить, на улице...
Тревога опять навалилась на него, он резко поднялся и в глазах у него потемнело. Он постоял несколько секунд, закрыв глаза и прикасаясь рукой к виску. Кажется прошло. “ Вот тебе, спать четыре часа.”- бодро отозвался внутренний голос.
- Марш на место!- рявкнул Сотов, хватаясь за одежду.

Через десять минут он уже бежал к остановке; втиснувшись с трудом в автобус, ехал и пытался вспомнить, закрыл ли он дверь. Ничего не выходило. “ Ну и черт с ним. Все равно, красть нечего. Да и незачем. Книги что-ли? Кто сейчас книги ворует?! Кто их, хотя бы, читает?”- мрачно подумал Александр Данилович, выходя из автобуса.
Он торопливо шел по аллее, невольно ускоряя шаг. Взглянув на часы и понимая, что опаздывает, он побежал, оглядываясь в надежде заметить Машеньку.
Плохо завязанные шнурки совершенно не держали ботинок. Ботинки болтались, и ноги, то и дело, подворачивались. Асфальт предательски скользил, мокрый, после прошедшего ночью дождика.
Александр Данилович упал грузно, тяжело. Хрустнуло так, что свет померк и разлетелись мириады синих искорок. “ Кажется, ногу сломал...”- пробилась сквозь боль короткая мысль. Ему помогали подняться, но он только морщился, мотая головой, и, прижимая руку к поврежденной ноге, другой отмахивался от участия прохожих.
“Скорая” приехала довольно быстро. Александра Даниловича осмотрели, вкололи что-то и повезли в травматологию. Он так и не встретил Машу. Ничего, думал он, раз должно было что-то неприятное произойти, то, слава богу, оно уже произошло. С Машкой все в порядке, все в порядке, твердил он, погружаясь в промедоловое забытье.

Маша прибежала в клинику на следующий день. Не сумев дозвониться отцу домой, она явилась в редакцию, где ее отлично знали и рассказали о случившемся несчастье. Впрочем, сам Сотов относился к этому иначе. “ Болдинская осень!”- радовался в душе Александр Данилович.
- Привет, па!- виновато поздоровалась она, войдя в палату,- Это из-за меня, да?
- Это из-за шнурков.- объяснил Сотов,- Садись на кровать, не стой.
Маша села.
- Ты меня что, потерял?- проговорила она, не поднимая глаз и теребя в руках кончик одеяла.
- Ты куда смылась?- вместо ответа спросил Александр Данилович.
- Ну-у, мама ведь позвонила. Я подумала, сейчас начнется и...
- Ясно. Где ночевала-то?
- У подруги, однокурсницы. Ее предки уехали к тетке и можно было ничего не объяснять.
- А Павел?- Сотов пристально посмотрел на дочь
- Да я маме так сказала, чтоб позлить. Я его позвала тогда... ну, для видимости. Для впечатления... вот, а он струсил и все испортил.
- Машка. Нельзя так с людьми.- осуждающе покачав головой, сказал Александр Данилович.
- С мамой?
- И с мамой тоже! Бедный Павел, представляю его ощущения.
- Да ладно, вон он на скамейке сидит... и ничего.
- Я тебе дам, ничего!- Сотов помолчал,- Как ты с матерью-то?
- Никак пока. Пришла вчера домой, она со мной не разговаривает, ну и я тоже...
- Ты помирись с ней.- подумав сказал Александр Данилович.
- Да ну ее... Ей не везет, а она виноватых ищет. Что я ей...
- Помирись, помирись...- Александр Данилович разглядывал надутую дочь и искал нужных слов. - Маш, ты хотела бы быть всем удобной?
- Нет.- ответила Маша, не понимая к чему ведет отец.
- Мать тоже не может тебе во всем угождать. Не нравится тебе что-то, что ж? Она человек и ее можно понять. Так что, помирись, хорошо?
- Ладно,- нехотя согласилась Мария. - Хотя, я ведь собиралась жить у тебя... Тебе вот, как раз нужно, чтобы о тебе заботились, а?- она с надеждой посмотрела на Сотова.
- Как раз не сейчас! Хороший повод проучить мать, а? Ну, Маха, получишь ты у меня!- Александр Данилович был необычно резок.
- Ну ты чего? Я же сказала, что помирюсь... Тебе принести чего-нибудь?- спросила она, спешно меняя тему.
- Принести. Возьми у медсестры мои ключи и принеси мне большую папку со стола. Нет, лучше купи несколько скоросшивателей, знаешь, с зажимами? Вот, и всю кучу не тащи, а носи частями, поняла? Деньги в столе возьми, под паспортом.
- Поняла. А поесть чего-нибудь?
- Не надо, здесь нормально кормят.
- Хочешь курицу? Я сварю.
- Не надо. В общем, давай, дуй домой и успокой мать, договорились?
- Ты чего заспешил? На часы поглядываешь...
- Сейчас мне укол будут делать. В мягкое место. Хорошенькая сестричка.- Александр Данилович подмигнул Марии.
- Ох, папка, ну ты даешь. Ну, ладно, пока.- она чмокнула отца в щеку и, обернувшись в дверях, добавила,- Завтра прийду.
- Давай, пока. Буду ждать. И сигарет купи, знаешь каких.

Так, неожиданно, Александр Данилович обрел вдруг массу свободного времени. Перелом оказался несложным, хотя и в неудачном, как выразился врач, месте. - Бывают удачные?- простецки поинтересовался тогда Сотов.
Восседая в инвалидном кресле с вытянутой вперед, залитой в гипс, ногой, Сотов уединялся в укромном уголке больничного сада и перебирал под сенью осенних крон папки своего архива.
Однажды, его уединение нарушил “ходячий”, как их здесь называли. Черноволосый, с выразительными чертами лица мужчина подошел к Сотову и поздоровался.
- Мое почтение. Я вас здесь часто вижу,- начал он,- не помешаю?
Сотов отвлекся от бумаг и с неудовольствием посмотрел на подошедшего.
- Милости прошу.- ответил он, присматриваясь.
- Много работы?- спросил “ходячий”,- Нелепый случай вырвал вас с переднего края науки...- добродушно улыбаясь, прибавил он.
- Напротив, пользуюсь незаслуженным отдыхом.- сказал Сотов в тон.
- Тогда, другое дело. А у меня, наоборот, дел масса, а я торчу здесь.
- Язва?- попробовал угадать Сотов.
- Она.- подтвердил мужчина, присаживаясь на траву.

Скоро они стали часто встречаться на этом месте и беседовать, так как пришлись друг другу по душе. Новый знакомый Александра Даниловича оказался режиссером кино, и много и с увлечением рассказывал о своей работе. Сотов же больше слушал, расспрашивал. И еще, конечно же, боролся с желанием показать свою “ Настеньку “. “ Прямо “ рояль в кустах”, этот режиссер.- думал Сотов возвращаясь к себе в палату после прогулки,- Искушение Святого Антония”.
Наконец, однажды, поборов смущение, он подал Михаилу, так звали режиссера, тоненькую стопочку листков.
- Посмотрите на досуге, Миша,- попросил Александр Данилович,- интересно, что вы об этом скажете.
Михаил взял листки, перевернул первый и ухмыльнулся.
- Не сейчас, потом.- чувствуя неприятную неуверенность, пробормотал Александр Данилович.
Режиссер закрыл листок, положил стопку на колено и, прихлопнув ее рукой и весело прищурившись, посмотрел на Сотова.
- Александр Данилович, скажите прямо, вы ведь не расстроитесь, если мне не понравится?
- Да нет, конечно, что вы, Миша. Это я так, набросал когда-то. Без претензии...
- Ну и отлично. Знаете, с авторами так тяжело. Они как дети.
- Не стесняйтесь, я не автор. Я, ведь, в газете тружусь. Я корреспондент. Слыхали такое колючее слово? В случае чего, я вас так протащу, пожалеете, что встретили меня.
- О-о! Это шантаж!- рассмеялся Михаил. Александр Данилович почувствовал себя свободнее и тоже рассмеялся.
На следующий день, Сотов с нетерпением, стараясь, однако, этого не выказывать, ждал от Михаила ответа. Но тот, как ни в чем не бывало, рассказывал какой-то курьезный эпизод из своей “киношной” жизни и, казалось, не собирался касаться волнующей Сотова темы. Когда Александр Данилович, решив про себя, что ответа сегодня не будет, собрался возвращаться в палату, Михаил заговорил:
- Александр Данилович, а о чем, собственно, вы написали, объясните?
Сотов задумался.
- О любви?- словно, спрашивая себя,- Конечно. Но скорее всего, о том, как нелепа, на первый взгляд, жизнь и как она прекрасна... Вот, наверное, об этом.
Михаил утвердительно качнул головой, посерьезнел и сказал:
- Я бы снял такое кино. Надоело заниматься конъюнктурой. В конце концов, не сегодня-завтра, люди устанут от бессмысленной гонки за штампованным счастьем. Они захотят жить. Вы напишете этот сценарий?
Сотов не ожидал такого предложения, в лучшем случае, он рассчитывал на похвалу. Он растерялся.
- Я никогда не писал сценариев...- попробовал оправдаться он.
- Все никогда не писали сценариев.- настаивал Михаил,- Решайтесь. Я же решился вчера.


Через год, Александр Данилович с Машей сидели рядом в темноте зрительного зала. По экрану плыли заключительные титры.
Автор сценария: А. Сотов.- прочел Александр Данилович и повернулся к Маше. Она тоже посмотрела на него и хотела что-то сказать, но Сотов приложил палец к губам и взял ее за руку. Когда в зале зажегся свет, никто не встал, как обычно. Зрители продолжали сидеть. Потом, раздались там и сям отдельные хлопки и, прокатываясь по залу как прибой, разлились в аплодисменты. Сотов удовлетворенно разулыбался. Маша, сияя во всю, восторженно что-то говорила.
- Ну, папка... Ну, ты даешь...- долетело до него. А он сидел и думал одно и то же, -“ Черт побери! Я смог!”




-

Добавлено спустя 4 минуты 32 секунды:

Страсти по голосу Полины

Интересно то, что днем, как он не старался, как не силился, вспомнить этот голос он не мог. Всевозможные голоса, перекрывая друг друга, звучали в его голове. Голоса знакомые и голоса с трудом узнаваемые. Было даже два-три голоса, принадлежащие, видимо, кому-то внеземного происхождения, но ее голос... никак. Он не давался. Протянув кое как день, дождавшись вечера, он вновь и вновь вслушивался, надеясь запечатлеть его в своей памяти. Он мог с уверенностью полагаться на свою память, но теперь... Вобщем, это было какое-то наваждение. Когда она прощалась, он обнаруживал вдруг, что с последним звуком ее голос исчезает в той безграничной, никакими милями не измеримой пустоте, которая , впрочем, хоть и не является пустотой на деле, во что-то материальное силой воображения не воплощалась. Одно слово - эфир. Нечто бестелес-ное, всепроникающее, несущее покой и радость. И сразу же, откуда-то угодливо всплывало другое слово - наркоз. “ Это и в самом деле наркоз какой-то. - подумал он удивленно, - Ведь вот, слышу, и он уводит меня куда-то, вот уже и сердце застучало и даже появилась тоненькая дрожь где-то внутри. Гормоны расшалились. Я так долго не протяну.”- думал он с удовольствием. Всякий раз, испытывая такие ощущения, он чувствовал удовольствие. “ И ничто меня грешного не берет, радуюсь ведь как ребенок. Живой еще значит. Спасибо тебе, милая. Колдунья ночная. От сердца спасибо. Это Природа играет со мной твоим голосом. Ага!”- тут он даже вскочил с кресла и заметался в поисках сигареты по комнате. Пачка оказалась пустой.” Друзья постарались, храни их Господь. Любят они дорогие сигареты. Да и как же не любить! Но о чем это я, - прервал он сам себя, открывая новую пачку, - я ж ведь что-то понял сейчас.” Он вернулся в кресло. Теперь спички куда-то запропастились. “ Эх, несет меня!- с весе-лым безумием догадался он, - Прямо с ума схожу. Как мальчишка, ей бо-гу!”
Ему пришлось опять встать, пройти на кухню и проделать эволюцию добывания огня из газовой плиты с помощью электрозажигалки. Закурив, он застыл у плиты, вспоминая мысль, которая подняла его с кресла. “ Так-так, спички, ага, не то, это уже потом. Сигареты - это Игорь. Без пачки в следующий раз пусть не является, паразит! Вот... Так... Нет, лучше сесть в кресло.” Он подошел к креслу и уже хотел было расслабленно упасть в его бархатные объятия, но, лукаво улыбнувшись подошел он к телефонной розетке. Знаю я вас, - сказал он, взявшись за вилку, - вот я вас всех сейчас как отключу! - и ... не успел. Телефон, будто дождавшись своей очреди, бодро зазвонил. Отключу, - решил он, делая над собой усилие,- а вдруг мама. Ах черт, надо взять.
- Да! - решительно произнес он в трубку и подумал, -” Если не мама - никакой пощады.”
- Привет. - это была не мама. Это был друг, совершенно беззащитный перед хамством.
- Ага, - ответил он тоскливо, - и тебя туда же.
- Куда? - друг растерялся.
- В тартарары, в истоки мироздания, в недра вселенского хаоса. Назад в Природу. - прорычал он в ответ и, неожиданно вспомнив, смягчился,- Подожди, подожди. В природу. Ну конечно, я подумал о Природе. Точнее, о Самой, с большой буквы, Природе, тоже с большой буквы. Тебе чего, родной?
- Ты чем там занимаешься? - успев немного обидеться, спросил друг.
- А, ерунда. По-моему я влюбляюсь.
- Да?! В кого это?
- Бог ее знает. У нее замечательный голос.
В трубке настороженно помолчали. Он опустился на пол у телефона и, блаженно закрыв глаза со вкусом затянулся сигаретой.
- Ты где? Чего замолчал?- друг первый нарушил тишину.
- Я здесь и не здесь, я везде и нигде...- нараспев начал он.
- Красивая? - перебил друг заинтригованно.
- Не знаю.
- Как это? - удивился друг.
- Я ее не видел. - объяснил он.
- Не понял. А как же ты тогда...
- А я тогда вот так, в голос я тогда. За неимением большего.
-Да? Ты, кажется, дурака просто валяешь...
- Еще какого! Влюбленный должен быть дураком. Полностью или частично. Зависит от степени влюбления. От глубины, так сказать, поражения центральной нервной системы.
- А у тебя какая степень? - включаясь, поинтересовался друг.
- Еще не знаю, только начал. Ты чего хотел-то?
- Да так. Просто решил позвонить. На улице снег опять. Что за погода такая..?
- Да. погода замечательная. Снег. - подтвердил он и задумался о своем. “ Природа, подумал я, играет со мной ее голосом. Она щемит мне сердце, заставляет дрожать, она говорит мне - смотри что я могу. Разве это не чудо, чувствуешь как он переливается?! Ну же, растопырь свою душу, живи! Тебе нравится, спрашивает она,- тут он прислушался. Полина что-то рассказывала. Он вернулся к своим мыслям. - Нравится, конечно нравиться. Не знаю почему... Тебе и не надо знать, говорит мне Природа, все что я делаю - Тайна.” - Что? - он обратился к телефонному воплощению друга.
- Я спрашиваю, ты что, заснул?- недовольно отозвался друг.
- Ее зовут Полина. - сказал он невпопад.
- Знаешь, лучше я тебе в другой раз позвоню. Пока.- друг повесил трубку.
Он положил трубку на колени и со спокойствием обреченного дослушал последние слова Полины из динамиков стереосистемы.
- ... ноль-ноль минут. Время моей работы в эфире подошло к концу. И, за сим, я прощаюсь с вами. До свидания. Спокойной вам ночи.
И едва угас в эфире последний обертон ее голоса, он не мог уже вспомнить его. Он и не старался.
- Есть тайны, которые нельзя раскрывать. Слишком они тонкие. И хрупкие слишком.- сказал он вслух.
Он установил телефонную трубку на место, встал, достал из пачки сигарету. Мечтательным, блуждающим взглядом обвел комнату, наткнулся на лежащие на видном месте спички,улыбнулся, хмыкнул и уже усевшись в кресло и закурив, выпуская дым в потолок, тихо произнес: Колдунья.

Добавлено спустя 5 минут 14 секунд:
ну и последняя порция на сегодня :)

Случай

Я знал это! Я точно это знал. Я чувствовал, что так это и кончится. Впрочем, все по порядку. Жизнь дарит нас необычайностью на каждом шагу. Просто мы не чувствуем этого, не замечаем. Мы часто ищем логику там, где ее нет. Нет логики в нашей жизни! Или, если хотите, логика есть, но противоположная привычной. Откиньте на мгновение суету и расчет и вы поймете о чем я говорю. Наитием, я понял это давно. Но вчера, хлопнувшись лбом о дверь троллейбуса, я постиг это во всей полноте и ясности.

-... Молодой человек, купите газету. “ Я молодой” свежая...
“ Не такой уж я молодой “,- подумал я и ничего не сказал. Потянул из пачки сигарету и вспомнил, что надо ехать на другой конец города за новой пачкой. Здесь, где я сейчас находился, этого сорта нет. Нет хоть тресни. Капитализм, так его. “ Такие никто не берет...”- ехидным внутренним голосом передразнил я. Я же беру! У себя я уже всех бабушек к этому приучил. Вереницей потянулись мысли о социализме, который научил нас покупать все впрок и многим другим полезным привычкам. Например, ходить на работу. Не за деньгами, а в принципе. Хоть бы ради интереса. Плавно, чтобы не очнуться, плыли мы всей страной в какую-то неведомую и туманную даль.
- Какой номер автобуса был, не подскажете?,- услышал я за спиной.
Обернулся. Девушка, ей-богу. Вот вы не поняли, а я хотел сказать, что кое-что я всегда называю с большой буквы. Вроде как знак качества. Это была Девушка. Таких теперь почти не делают. Они уплыли в том же направлении, куда двигалась раньше наша страна. Или остались в светлом прошлом.
- Номер автобуса какой был не помню,- тупо произнес я, мысленно пытаясь справиться с тем балаганом, который разгулялся в моей голове.
Это был тот редкий случай, когда тупость проявляется на вашем лице так искренне, что вы мгновенно набираете сто очков форы перед любым другим способом понравиться. Словом, она улыбнулась.
- Вы что,- улыбнулась она,- вы себя хорошо чувствуете?
“ Плохо,”- подумал я и сказал,- Хорошо.
И между прочим продолжал пялиться на нее, рассыпаясь внутри на какие-то обломки кораблекрушения, в котором капитан, моя воля, затонул, по-видимому, первым. “ Боже мой,- подумал я,- сколько же во мне кусочков. И сколько хлама выплывает из моих трюмов.” Представьте, она не смерила меня снисходительным взглядом, не брякнула “ чо уставился “ и даже не отвернулась деланно-безразлично. Я уже говорил, теперь таких девушек не производят. Она с интересом смотрела на меня. Да господи же, я и в самом деле ей понравился. Чем?!! Я не моден абсолютно, одет, откровенно говоря, так себе. Словом, на потенциального “ спонсора “ не похож. И все же...
- И все же,- сказала она ласково-вежливо,- не надо так на меня смотреть. Мне неловко. - Пожалуйста,- добавила она, просительно наклонив к плечу премилую головку.
Этим она меня окончательно потопила. Помните, в детстве “ морской бой”? Когда ваш четырехклеточный отважно тонет, вы бормочете, постепенно расставаясь с флагманом: Ранен. Ранен. Ранен; и наконец, последним, на выдохе: Убит. Вот так и я. Наповал. Единственно и исключительно. Мои одноклеточные, разбежавшись по углам, тоненькими голосами отчаянно вопили: Глаза, господи. Глаза! Руки. Как движется... - и шли на дно один за другим.
- Я не буду,- сказал я из бездны, в которую погружался, и не отвел глаз, а совсем уже тихо спросил,- Как так?
- Ну я не знаю.- замялась она и, увидев подходящий во всех смыслах троллейбус, впорхнула в него.
Подходящим этот троллейбус был потому, что подходя к остановке, он, одновременно, подходил ей по маршруту.
- “ Вы едете?”- одними губами спросила она из троллейбуса.
- Да.- отчетливо ответил я, продолжая между тем, стоять столбом.
Разумеется, когда я включился и рванул навстречу своему вероятному будущему, водитель оказался проворнее, и я саданулся лбом в закрывшуюся с лязгом дверь.
- У-у-у,- сказал троллейбус отъезжая.
Она метнулась было к двери, но сообразив что-то прильнула к слегка запотевшему стеклу окна и вывела пальчиком несколько цифр. Я их не разобрал. Они, во-первых, были для меня наизнанку, а во-вторых, для того чтобы понять что это ее телефон, надо было быть в хоть какой-то форме. Я же представлял собой первозданную амебу, нашу с вами прародительницу, к тому же побывавшую под прессом. А троллейбус, тем временем, увозил от меня оба сокровища. И телефон, написанный тонким пальчиком на туманном стекле, и его очаровательную хозяйку.
- Вы номер не запомнили?- спросил я, стоявшую и во все глаза глазевшую на нас продавщицу газет.
- Газетку-то не купил, а спрашиваешь,- молвила едко старушка и прибавила сочувственно,- Не-а, не запомнила сынок.
“ Я молодой,- мелькнуло у меня,- это из-за газеты. Сам же решил, что уже не молодой. Теперь думай в следующий раз.”
Я сегодня же поеду в троллейбусный парк. Дай бог, чтобы водитель не помыл стекол, должны же остаться хоть какие-то следы! Дай бог, чтоб на остановке оказался еще один зануда такой же как и я, но не ослепленный и телефон запомнивший. Дай бог, чтоб он прочел эти строки, которые я выдумал сейчас, и написал в газету номер ее телефона. И дай бог, чтобы это оказался действительно телефон той девушки, которую я тоже выдумал, но знаю что она есть. И дай нам всем Бог счастья. Счастья случайного и потому нежданного. И чтоб мы носили его в своем сердце как подарок и берегли его.
Вот и все! Я ведь предупреждал Вас что эта история так и кончится.

[КИВлад]

Не читал, но одобряю! Это-же надо столько букАф напечатать. :

[swift]

КИВлад, это намек, что я слишком большие площади тут занял? :

[КИВлад]

КИВлад, это намек, что я слишком большие площади тут занял? :

Да при чём здесь площади? Они по весу не много места занимают.